Сперанский

Тот, кто страстно желает истерзанным сердцем своим крутых перемен к лучшему общественному устройству, столь очевидно полезному и доброму для большинства людей в обществе, в котором он живет, и при самом глубоком и прочном реализме своего мышления может проникнуться вдруг мыслью, что стоит только начать, только бросить зерно, правильно избрать и посадить первый корень, как в обществе неудержимо станут взрастать ростки новых, прекрасных порядков, и с каждым днем все ближе и ближе подходить будут люди к своему светлому будущему, пока наконец совершенно не приблизятся к нему и не войдут в него, как в некое сказочное царство. Переворот в общественных отношениях, которому всякий здравый ум, свободный от пелены страстей, отвел бы целую эпоху, под влиянием жажды перемен может мыслиться вполне укладывающимся в рамки жизни одного-двух людских поколений, то есть намного более быстротечным, чем должен был бы мыслиться. Но действительность — жестокий учитель. И того, кто голоса желаний своих начинает слушаться более, нежели ее голоса, ждет неотвратимое наказание. И чем сильнее влекома душа его к добру, тем мучительнее будет назначенная ему казнь.

* * *

В 9 часов утра 1 января 1810 года в одной из зал Шепелевского дворца[7] открылась торжественная церемония, посвященная учреждению в России нового органа — Государственного совета. Перед собравшимися сановниками выступил с речью император Александр I:

«Господа члены Государственного совета! Я считаю нужным изъяснить вам причины, побудившие меня собрать вас в сей день. Порядок и единообразие дел государственных требуют, чтоб было одно средоточие для общего их соображения. В настоящем составе управления нет у нас сего установления. Каким образом в государстве столь обширном разные части управления могут идти с стройностию и успехом, когда каждая движется по своему направлению, и направления сии нигде не приводятся к единству? Одно личное действие власти при великом разнообразии дел государственных не может сохранить сего единства. Сверх сего лица умирают, одни установления живут и в течение веков сохраняют основания государств. Государственный совет будет составлять средоточие всех дел высшего управления. Бытие его отныне станет на чреде установлений непременных и к самому существу империи принадлежащих».

Модест Корф впоследствии напишет, что государь «произнес речь, исполненную чувства, достоинства и таких идей, которых никогда еще Россия не слышала с престола».

По окончании речи император повелел государственному секретарю, тайному советнику Сперанскому огласить перед присутствующими Манифест об образовании Государственного совета. Сущность нового органа определялась в этом документе следующим образом: «В порядке государственных установлений Совет составляет сословие, в коем все части управления в главных их отношениях к законодательству соображаются и чрез него восходят к верховной имперской власти».

Данная формулировка существенно отличалась от формулировки «Введения к Уложению государственных законов». В этом проекте речь шла о том, что «в порядке государственных установлений Совет представляет сословие, в коем все действия части законодательной, судной и исполнительной в главных их отношениях соединяются и чрез него восходят к державной власти и от нее изливаются». По смыслу выражений «Введения», Государственный совет должен был взять на себя функцию, которая лежала на монархе, то есть функцию координации деятельности различных частей управления. По Манифесту же от 1 января 1810 года, роль Государственного совета сводилась единственно к упорядочению процедуры принятия закона. Вместо высшего органа власти, объединяющего деятельность всех центральных учреждений, он становился всего лишь законосовещательной инстанцией. Анархия в системе управления Россией не ликвидировалась, а скорее усиливалась.

И речь Александра I на открытии Государственного совета, и Манифест о его образовании писал Сперанский; император только редактировал тексты этих документов, внося исправления (лишь в некоторых местах существенные, в большинстве же своем незначительные). Появление в Манифесте нового определения сущности Государственного совета, принципиально отличного от того, которое приводилось во «Введении к Уложению государственных законов», менее всего отражало перемену точки зрения реформатора на указанный предмет. Все дело заключалось здесь в государе. Александр I не согласился с первоначальным намерением Сперанского. И тот быстро сориентировался — в «Записке о необходимости учреждения Государственного совета», составленной им после обсуждения с его величеством «Введения к Уложению…», речь уже шла о нем как об органе «для общего соображения дел государственных в отношении их к части законодательной».