Сперанца

Висевшая в дверях выцветшая занавеска зашевелилась, и на пороге показалась худая непричесанная женщина.

— Посмотри-ка на этого сорванца, — кричал «горезец». — Как ты думаешь, чей это сын?

Женщина пожала плечами и безучастно ответила:

— Что ж! С виду вроде бы твой…

Она подняла глаза, увидела соседей, которые смеялись, глядя на нее, и все поняла.

— Спере! — вскрикнула она и бросилась к Сперанце.

До слез взволнованные женщины обнялись. Сперанца увидела, как подурнела и похудела Аделе, и заметила, когда она улыбнулась, что у нее не хватает многих зубов. А от Аделе не скрылись пряди седых волос на висках у Сперанцы и суровая грусть в ее взгляде, которую не могла рассеять улыбка.

Они не задавали друг другу вопросов. Каждая читала на лице подруги все, что та могла бы ей рассказать, — горькую повесть о суровой жизни жен и матерей бедняков, о повседневном тяжелом труде, беспросветном и безрадостном…

— Вот это да! — орал между тем «горезец», обращаясь к Джованнино. — С такой головой тебе волей-неволей придется причалить к нам. Я возьму тебя на свою лодку, и у нас вся команда будет одной масти. Мне пришлось снять красный парус, потому что каждое утро я находил его изрезанным… Но уж волосы у нас на головах этим молодчикам не срезать.

Джованнино был в полном восторге.

Сперанца тем временем расспрашивала о друзьях и знакомых.

Микеле умер год назад: его придавила сосна, которую он срубал на дрова. Клементина скончалась от тяжелой болезни. Один из «горезцев» утонул. Во время шторма он свалился за борт, попал под киль, и от ледяной воды ему свело ноги и руки. Два других поступили в торговый флот. Дон Гаэтано слышит все хуже…

И вот после полудня Сперанца, как ее ни отговаривала Эмилия, решила навестить священника.

— Конечно, если бы мы встретились на улице, я бы тебя не узнал… Но я тебя отлично помню… — сказал Дон Гаэтано, приглашая обеих женщин в свой кабинет. — Что ты думаешь? — продолжал он, улыбаясь. — Ведь не так-то часто случается слышать такую исповедь, как та, с которой ты ко мне однажды пришла… И мне больше не попадалось помощников, которые не пили бы святое вино из чаши…

Эмилии рассказали историю с исповедью, но старуха не нашла в ней ничего смешного, а, напротив, неодобрительно покачала головой.

— Сумасшедшая, да и только. Такая уж порода, — сказала она и поспешила добавить: — К счастью, ребенок пошел ни в мать, ни в отца…

Тут Сперанце пришлось кричать на ухо Дону Гаэтано, что у нее есть сын и что она его привезла сюда, чтобы он мог ходить в школу, а Эмилия все старалась объяснить, что ребенок пошел все-таки ни в мать, ни в отца.

Дон Гаэтано показал знаком, что понял, и спросил у Сперанцы о муже. В порыве чувств она прокричала свою горестную историю. Эмилия, не стесняясь в выражениях, время от времени подавала гневные реплики.

Дон Гаэтано уловил в рассказе Сперанцы слово «эмигрант», а в выкриках Эмилии слово «преступники», и сделал обеим женщинам знак рукой, что они могут не продолжать, он и так все понял.

— Тяжелые времена! — заметил он, покачав головой и вздохнув. — Тяжелые времена!

Потом он вдруг поднял голову, и лицо его приобрело вдохновенное выражение. Женщины проследили за его взглядом, но увидели лишь подвешенную к потолку длинную полоску липкой бумаги, усеянной мухами.

— Настанет суд господень! — воскликнул Дон Гаэтано. — Непременно настанет.

— Простите! — сказала Эмилия, прерывая пророчества старого священника и доверительно похлопывая его по руке. — Простите, но вы ведь священник, и бог должен был бы услышать вас скорее, чем других. Неужели вы ничего не можете сделать, чтобы он малость поторопился?

Дон Гаэтано, повидимому, расслышал эти слова. Он с неожиданной живостью повернулся к Эмилии и ответил:

— А вы что делаете? Все только жалуетесь?

Эмилия от удивления на минуту застыла с открытым ртом, не зная, как ответить на прямой вопрос священника.

— Мы расплачиваемся, — ясным и твердым голосом заговорила Сперанца, — мы расплачиваемся за большую ошибку. Мы принимали благо, которое другие добыли для нас, но не готовились отстаивать его. Мы даже не старались понять, как это получилось, что в нашей жизни наступил какой-то просвет… Мы не воспользовались им, чтобы стать умней и сильней… И вот, когда разметало в разные стороны тех немногих людей, которые нами руководили, мы растерялись, опустили руки и, прежде даже, чем разобрались, что происходит, оказались вот в таком положении. И теперь мы расплачиваемся за это, расплачиваемся дорогой ценой, и понимаем свою ошибку, но уже поздно.

Несколько секунд в просторной комнате был слышен лишь отзвук слов Сперанцы и ее учащенное, почти хриплое дыхание.

Потом Дон Гаэтано неожиданно проговорил:

— Никогда не бывает поздно, девочка, любить свободу и стоять за нее.

— Вы неплохо говорите, — резко сказала Эмилия, которая грызла себя, что не сумела сразу ответить священнику, и была раздосадована самообвинением Сперанцы. — Вы неплохо говорите, но почему же вы не проповедуете это с кафедры?

Дон Гаэтано наклонился к Эмилии, которой пришлось повторить свой вопрос.