Спеши вниз

А Эрн в этом отношении был находкой. За все месяцы дружной работы он ни разу не спросил, что привело Чарлза к решению стать мойщиком окон. Но и сам он не говорил о том, почему остался без работы и почему в тот вечер в закусочной Снэка принял свое решение. Он, казалось, считал вполне естественным, что оба они выбрали эту профессию и работают вместе. И со времени инцидента с лысым Чарлз ничем не хотел осложнять то, что так великолепно уладилось. С той поры все шло спокойно. Тщательными расспросами им удалось установить, что лысый и сам не занимался мойкой окон и не похоже было, что он действовал по чьему-либо наущению. Это был хорошо известный в городе бродяга, он нигде подолгу не удерживался на работе и не реже раза в год сидел в тюрьме. Его нападение на Чарлза вызвано было, вероятно, приступом злобной зависти или же было попыткой неуклюжего вымогательства. Он не угрожал непосредственной опасностью уже хотя бы потому, что целых четыре месяца его можно было видеть с грязной повязкой на правой руке на амбулаторном приеме в местной больнице.

Внутренне признавая Эрна неразрешимой загадкой, Чарлз высоко ценил то, что они никогда ни о чем друг друга не спрашивали. И его успокаивало, что если Эрн о чем-нибудь начнет у него допытываться, то и он может задать ему не менее тягостные вопросы. Почему Эрн, сноровистый, умелый и еще не старый мастеровой, застрял в такой дыре, как Стотуэлл, зарабатывая себе на скудное существование мытьем окон? И почему каждый день после работы он отправлялся прямиком к себе, в довольно грязную комнатушку, куда (после первого посещения) больше ни разу не приглашал Чарлза и откуда появлялся только ко времени начала работы? Неужели только из любви к своей профессии поденщика-робота?

Пришло и ушло рождество. Дни прибывали микроскопически, становилось холодней и мокрей. А в остальном ничего не изменилось. Чарлз начал удивляться, что же, собственно, происходит с ним. Жизнь его входила в привычное русло.

— Что вам необходимо, так это встряска, — как-то вечером сказал ему Фроулиш, откинувшись в кресле и впервые за многие недели поглядев на него внимательно. — Ваша жизнь слишком ограниченна, и в этом ваша беда.

Сам Фроулиш со времени переселения на свой чердак покидал его не более чем на несколько часов, ни к кому не ходил, никого не принимал у себя. Но он был посвященный. Он не нуждался ни в какой встряске.

— Слишком ограниченна, — повторил он, запуская пятерню в свои спутанные лохмы.

Чарлз призадумался. Если уж этот эгоцентричный маньяк заметил в нем какое-то изменение и даже снизошел до диагноза и советов, значит, дело действительно серьезно. Чарлз решил чем-нибудь разнообразить свою жизнь. Тоскливые зимние месяцы надо провести повеселее.

И вот на другой день сразу после работы он принялся приводить тощие ресурсы своего скудного гардероба в какое-то соответствие с требованиями элементарного приличия. Темный костюм, в котором он вступил в свою новую жизнь, к счастью, еще не был заношен — он скоро перестал надевать его на работу. Были в запасе еще почти свежая рубашка и галстук. Ботинки, правда, староваты и скрипучи, но они еще сойдут, да и смены у него не было, кроме высоких рабочих сапог, которые служили ему каждый день.

Надев еще раз форму класса, от которого он отрекся, Чарлз критически осмотрел себя в зеркало Бетти. Если не считать того, что он раздался в плечах, что придавало ему характерную осанку рабочих, с виду он был все тот же. Стрижка в дешевых парикмахерских наградила его уродливым, торчащим во все стороны бобриком, но это было единственным признаком его нового состояния, да и то не слишком приметным.

Снарядившись для рейда на вражескую территорию, он вторгся через вертящиеся двери в городской «Гранд-отель» как раз в обеденное время с намерением провести несколько часов так, как если бы у него был годовой доход в тысячу фунтов. Хотя ему случалось мыть здесь окна, никто не узнал его, да он этого и не боялся — во всяком случае, не выведут же его из ресторана. Устроившись у электрического камина в Дубовой гостиной, он потягивал из стакана крепкий херес и раскупорил пачку дорогих сигарет. Ничего не скажешь — приятно.

Дверь Дубовой гостиной мягко подалась на слабой пружине, и появился холеный, плотный мужчина лет сорока пяти — пятидесяти. Он был упитан, но еще не обрюзг. Темный, хорошего покроя костюм, изысканный галстук, роговые очки — все обличало в нем преуспевающего дельца. Несколькими годами раньше он был, видимо, обладателем роскошной белокурой шевелюры и сохранил еще остатки ее. Он придержал дверь небольшой мягкой рукой.

Вошла девушка. Маленького роста, смуглая, на редкость изящная, с тонкой фигуркой и овальным лицом. Платье на ней было дорогое, но простое того рода простотой, которая граничит с экстравагантностью. Огромные черные глаза девушки улыбались ее холеному кавалеру. Чарлз почувствовал, что он никогда не забудет этой улыбки.