Спешивший жить (СИ)

Как ты поживаешь, как недуги свои лечишь, как скоро пришлешь мне письмо, в котором известишь, что такого-то числа стал на ноги и, с помощью или без помощи санитара или костыля или, что лучше всего, просто с палочкой, прошелся по двору. Сделал 15 шагов. Это было бы, несомненно, нашей с тобой первой радостью со времени 29.4.52 г. А как известно, первые радости - это звенья одной цепи радостей. Папулька, очки я тебе, к сожалению, послать не смог, ибо окуляры твои еще в стадии приготовления. Как только они будут приготовлены, в самый что ни на есть в тот миг, они буде водворены в вату, а затем в коробочки - ибо я делаю две пары - и посланы тебе. У меня все по-старому. Сейчас много и интересно занимаюсь - очень интересные материалы есть, вернее появились, по Афганистану. Думаем вместе с Лешей написать что-нибудь интересное в сопоставлении: жизнь несчастной женщины афганской и полная творчеством жизнь женщин Таджикистана. Очень интересно и наглядно должно получиться. Трудно, правда, со статьями по философии, - мы их тоже думаем опубликовать, авторов мало - бегаем за ними, а застать их очень трудно. Но так или иначе мы этих авторов - очень уважаемые между прочим и хорошие люди, - застанем, и они нашей редакции помогут... Сейчас уже час ночи, тихо кругом, - очень люблю заниматься и писать тебе письма по ночам. Чего тебе еще о новостях сообщить? Вроде ничего. Да, ближе к делу - давай-ка, папулька, испросив разрешения у начальства больницы, - начинать писать, хотя бы по одной страничке в день. Напиши мне, о чем ты хочешь писать, - в каком стиле - очерк, повесть, рассказ?

Я со своей стороны подберу много хороших материалов и здесь и в Москве, по разработанному совместно плану буду помогать тебе. Начни писать хотя бы по часу в день (только после того, как пришлю очки). Это здорово смобилизует тебя, здорово подхлестнет нервы, - вернее не подхлестнет, но завяжет в узел. Устал сегодня за день, как собака, сейчас завалюсь дрыхнуть эдак до 9 часов. А завтра снова день, полный труда и забот.

Ну, дорогой, крепко-крепко, нежно-нежно, мужественно-мужественно тебя целую.

Всегда твой Юлька.

P.S. Да, ко дню рождения бабушка и Броня дали мне 150 рублей - 50 я потратил на книги, 30 - на починку порток, а остальные использовал на посылочку тебе. Мне это доставляет огромное наслаждение. Ребята притащили вина, явств. В общем, друзья у меня золотые. Крепко целую. Юлька".

В октябре 1953 года Юлиан Ляндрес написал заявление на имя Генерального прокурора СССР:

"Генеральному прокурору Союза ССР Тов. Руденко

ЗАЯВЛЕНИЕ

Многоуважаемый товарищ Руденко!

Дело, по которому я обращаюсь к Вам, заключается в следующем: 29 апреля 1952 года органами быв. МГБ был арестован мой отец, Семен Александрович Ляндрес, 1907 года рождения, комсомолец с 1923 года, член партии с 1932 года, в прошлом работник печати, полковник Советской армии. Отец был осужден решением ОСО от 4 июля 1952 года на 8 лет тюремного заключения по статье 58-10-11. Причем во время следствия ни одной очной ставки, ни одного документа, изобличающего отца во враждебной деятельности. И после этого следствия - суд, на котором отец не присутствовал. В Ярославской пересыльной тюрьме я встретился с отцом, - седым стариком, разбитым параличом... там отец рассказал мне всю "суть" его "дела". По приезде в Москву я сразу же написал письмо в Главную прокуратуру Советской армии. Это мое заявление было передано на "рассмотрение" подполковнику Старичкову, т. е. тому человеку, который вместе со следователем Макаренко "вел" дело отца. Естественно, моему письму было придано соответствующее "толкование". В ответе мне было сказано, что изложенные в письме факты не подтвердились. Затем, в период с 19 августа по 31 декабря 1952 года, я написал целый ряд заявлений, - в различные адреса. Все мои заявления автоматически пересылались в прокуратуру войск МГБ, откуда я получал бюрократические отписки.

Со времени моего первого заявления и заявления отца меня лишили свиданий с отцом, до недавнего времени мы были ограничены в переписке. По-видимому - это результат заявлений моих и отца. 4 и 6 апреля этого года я направил Берии, как бывшему министру, два заявления, два закрытых письма из Владимирской тюрьмы в МВД направил отец, и до сегодняшнего дня я не имею оттуда никакого ответа. Я не прошу помилования отцу, - я прошу пересмотреть дело отца, ибо то, о чем отец пишет в двух своих заявлениях, то, о чем он рассказал мне при свидании, - все это заслуживает тщательного рассмотрения. Я знаю, в чем отца "обвиняют", и я уверен в полной невиновности отца. Если бы отец был в чем-нибудь виновен, то его судили бы, ему были бы предъявлены документы, ему были бы даны очные ставки. Мне известно также, как велось следствие, - просто так людей паралич не разбивает... Все это - заявление отца, его рассказ мне на пересыльном пункте и, наконец, моя вера в абсолютную честность отца - дает мне право обратиться к Вам, уважаемый товарищ Руденко, разобрать дело моего отца".

5 февраля 1954 года сын пишет отцу такое письмо:

"Родной мой папулька!