Спец

Танкисты в группе были, экипаж набрали, так что оба танка двинули впереди, потом кавалерия, то, что осталось после городских боёв, и трофейные машины. С два десятка набрать смогли и один броневик, который замыкал колонну. Меня пригласили в штабной автобус. Свободных лошадей взяли на привязь.

Зам. генерала в звании майора, я по шпалам смотрел, хотя они тут свои звания имели, есаул и всё такое, стал записывать за мной. Что и как делали и примерное количество потерь со стороны немцев. По пути я попросил остановиться, мол, мы рядом с дорогой спрятали собранные с немцев документы. Сходив на обочину и сделав вид, что в снегу швыряюсь, я действительно вернулся с двумя сидорами, полными немецкими документами. Двое командиров сразу стали их осматривать и составлять списки.

Сбив лёгкий заслон, мы добрались до передовой, где удар был с двух сторон, подготовились. Прорвав оборону, мы перебрались к нашим. Это произошло уже ближе к полуночи.

Тут в темноте, отойдя до ветру, я и ушёл. Вроде встряхнулся, можно и домой. Конечно, этот рейд не на пять дней получился, как я планировал, но устал так, что на ходу засыпал. Вытащив тот же броневик, я погнал на максимальной скорости обратно к Москве. Трижды по полю объезжал посты. Москва была перекрыта, на ночь всегда так делают, так что, объехав, всё так же стараясь не попасть в засады и засеки, и заехав на нужную улицу, я подъехал к своему дому. Убрал броневик и стал стучаться в ворота. Сканер показал, что дома и Анна, и Дарья, в одной постели спят. Я мог бы и сам открыть, но лучше пусть меня впустят, чтобы вопросов избежать, как в закрытый дом попал. Не сразу, но Аня всё же вышла на крыльцо и, узнав, кто стучится, радостно взвизгнув, побежала ко мне. Открывая калитку, спросила:

– Тебя не пустили на войну? – И почти сразу отшатнулась.

Было темно, и меня она опознала по голосу, а такая реакция была от запаха, который шёл от меня, запаха гари, сгоревшего пороха и крови. Пришлось объяснять:

– Пустили. Повоевали уже. Нет больше нашей «команды инвалидов». Я единственный остался в живых.

Мы прошли в дом, и Аня снова охнула: мой вид был красноречивее слов – телогрейка обгоревшая, вата торчала, шлемофон выглядел не лучше. Снимая одежду, я попросил её:

– Шею мне посмотри. В танке горел, опалило немного. Ещё бы помыться, но это завтра, сейчас сил нет, полностью выложился.

Аня принесла аптечку и, устроив меня на табурете, глотая слёзы, стала обрабатывать раны. Даже ещё ожоги нашла. А все вонючие тряпки, пахнущие гарью, в сени выкинула, чтобы дома запаха не было. А потом мы устроились на кровати Дарьи, которая на нашем супружеском ложе почивала, так и не проснувшись, и я сразу вырубился, настолько был измотан.

Утром я проснулся первый. Надел амулет-помощник и стал одновременно готовить завтрак, затапливать баньку и печи в доме. На шум вскоре и девчата проснулись. Дарья удивилась моему появлению, но Анна всё пояснила. Когда мы завтракали, меня забросали вопросами. Скрывать особо я ничего не стал, ну и описал всё, что было, закончив такими словами:

– Жаль, конечно, что рейд так быстро завершился, но результаты всё равно огромные, больше двух тысяч немцев уничтожено, четыре генерала и с десяток разных полковников в плен попали, добыты штабные документы и штаб армии уничтожен. Есть чем гордиться.

– Тебя теперь наградят? – спросила Дарья.

– А вот этого, надеюсь, не произойдёт. Причина проста. Не хочу, чтобы кто-то знал, что я в этом участвовал. Если тот генерал от кавалерии умён, он всё себе припишет, тем более два сидора личных документов как доказательства вполне хватит. Да и пленные имеются. В этом рейде я понял, что по краю ходил и выжил чудом. Единственный из всех. Скорее всего, больше мне так не повезёт. Проверять не хочу. Повоевал хорошо, теперь буду домашними делами заниматься. Я не трус, и от войны не бегу, но этот рейд ясно показал, что комиссовали меня не зря. Я несколько раз чуть не погиб или заживо не сгорел, и всё из-за повреждённой ноги.

– Ну и правильно, – согласилась Аня и, посмотрев на меня, добавила: – Я в госпиталь, и ты тоже собирайся, со мной поедешь, мы там тебе раны обработаем. У нас врач по ожогам имеется, он тебя посмотрит.

– Они такие сильные?

– Нет, покраснение есть, но волдырей нет. Дней пять не мыться, мазь использовать, и всё пройдёт. Тебя действительно опалило.

– Я в баню хотел, – проворчал я. – Затопил уже.

– Мочить нельзя, вечером я сама тебя влажным полотенцем протру. Хотя-а… Чего ждать, задержусь. Идём в баню, а потом в госпиталь… Даш, убери со стола.