Вначале едва не укокошил старого друга, потом гонялся по ночной Москве, а теперь вот, стою и жду, когда его жена станет оборотнем. В голову, вспомнил он, поднимая пистолет. Ну, а если не выйдет, то в дело вступит Киса.
— Две минуты, — напряженно сказал Петровский из другого угла. — Готов?
— Готов, — отозвался Гарин.
— Знаешь, а я ведь сюда мстить ехал, Вик. Вколол себе акселератор и мчался рвать, кромсать, убивать, — вдруг произнес Тарас. — Хороший он у тебя парень, Вик. Надоумил… Старика…
Гарин кивнул.
— Он такой, Тара…, — ответил Виктор. — Кого хочешь, надоумит…
— Раз, два, три, четыре, пять, — подумал он. — Вышел зайчик погулять. Тут охотник…
— Сколько осталось?
— Около минуты.
Майя дернулась на диване.
Гарин поймал ее голову мушкой. Расписанный засохшими кровавыми письменами высокий красивый лоб.
— Выбегает, прямо в зайчика…
Ее руки взметнулись к потолку. Опали.
— …стреляет. Раз, два…
Они ждали.
Майю начало трясти. Ноги и руки задергались на диване. Тапочки принялись отбивать по паркету быструю барабанную дробь.
— Так что, Тарас? — не выдержал Гарин. — Это — правильно?
— Подожди, — сквозь зубы процедил Петровский.
Палец удобно лег на спусковой крючок.
— … четыре, пять. Вышел зайчик…
Майя рывком села на диване. Обвела сонным взглядом гостиную. Подняла к лицу все еще не унявшие дрожь руки.
— Кровь? — произнесла она дребезжащим голосом. — Откуда же здесь опять кровь?
Она подняла голову и вдруг увидела в углу Петровского.
— Тарас? — удивленно спросила Майя. — Ты снова стал человеком? Тогда почему с пистолетом? Что у нас вообще здесь творится, Тарас?
Отброшенный Петровским пистолет с грохотом полетел на пол.
Машины скорой помощи из медицинского центра «Полночи» прибыли через два часа.
Из головной выскочил всклоченный заспанный молодой парень, дожевывающий на ходу бутерброд.
— Где они? — закричал он, увидев Виктора, курящего на крыльце.
Гарин мотнул головой в сторону дома.
Из двери показался Петровский с Майей, еще слабой, почти прозрачной от сильной потери крови.
— Но мне же определенно сказали, что… — начал было парень.
— Тоже рад видеть тебя, Роман, — перебил его Петровский, осторожно поддерживая Майю под руку. — Все обошлось. И помогите ей, слабая она очень.
Майю осторожно подхватили под руки выбежавшие санитары.
— А мне-то что делать? — всплыл в Виктора в голове голос Сергея. — Тут снова какая-то движуха началась. Только что две машины «Скорой помощи» проехали. На КПП какие-то типы с фотоаппаратами лазают, трупы снимают, ставят оцепление. Валить пора, Виктор, а горючки совсем мало. Я машину заглушил, замерз совсем.
— Вышел бы, поскользил, — подумал Гарин, расстроено. Он в перипетиях сегодняшнего утра совсем позабыл о Сергее.
— Так я и вышел уже, скачу тут, вокруг машины, как танцор диско…. А скользить…. Надоело. Ты своему Петровскому веришь?
— Знаешь, — вместо ответа подумал Виктор, — а, почему бы мне не стать каким-нибудь знатным специалистом по нежити, а? А тебе… ну, скажем, заслуженным экстрасенсом РФ? Что скажешь?
— Я подумаю, — ответил Сергей, — но ничего не обещаю. Ты скоро?
— Заводи мотор, — подумал Гарин, — скоро…
Он поднялся с крыльца.
Отряхнулся старательно.
— Вот и поругались немного, — произнес рядом Петровский, глядя как жену укладывают на носилки.
— Прости меня, Тара, — сказал Виктор, — но мне пора.
Петровский только махнул рукой.
— Жду тебя завтра, — сказал он. — Вместе с твоим телепатом.
Из машины выскочил Ганин.
— Тарас Васильевич, — запыхавшись, сказал он, — по поводу нашего недавнего разговора… Мы нашли способ…
Тарас усмехнулся.
— А мне уже ничего не нужно, Роман, — сказал он. — Но это наверняка пригодиться всем остальным, нашим.
— Так она… — в замешательстве произнес Ганин, указывая пальцем на машину.
Петровский поднял голову к серому небу.
— Скоро, ребята, наверное, самое ожидаемое в моей жизни, полнолуние, — вместо ответа сказал он и впервые за весь этот долгий нескончаемый день счастливо рассмеялся.
Эпилог
Он сидел в темной гостиной с заряженным пистолетом и ждал.
Фотографии согревали сердце, навсегда оставались с ним рядом. Это был его, только его прекрасный мир, который никто не смог бы разрушить. Память — только мое. Я никогда ни с кем не буду ей делиться.
Наташка, простишь ли ты меня? Поймешь ли, любимая?
Она понимала, улыбаясь. Только чуть грустнее, чем обычно.
Рядом скрипнуло кресло.
Он повернулся.
Там, в углу сидела Машка, растрепанная, взъерошенная, всегда и вечно любимая.
— Ты хотел меня видеть, па? — спросила она.
— Почему ты опять не послушалась? — буркнул Вадим. — Где Андрей? Где Палтус?
— Откуда мне знать? — пожала дочь плечами. — Мне так хотелось повеселиться! А твой Петр такой заводной и веселый парень, па.
Немченко медленно поднял пистолет со стола.
Машка, подумал он. Машка моя обычно ходит ногами. В глазах его стояли слезы, и он почти не увидел Машку, когда повернулся. Только ее силуэт. Только.
— Если я ошибся, мне не будет прощения, — с трудом произнес он. — Я знаю. Но мне и так нигде и никогда не будет прощения.
— Папа? — взвизгнул ее тонкий голос. — Папа, ты что?!