Специалист по выживанию. Том I

За девятимиллиметровый «Мак-Гид» в хорошем состоянии не жалко было бы отвалить все «Ромашки». Верблюд скосил глаза, в ящике под столом осталось не меньше двадцати бутылок. Да и коробку с дешёвой закусью заодно не жаль. Другое дело, что торговаться нужно всегда и везде. Иначе тот же Олень за очередную деревянную шкатулку ручной работы потребует не меньше десяти бутылок дешёвой «Ромашки».

Олень в полицию не стучит. А если и стучит, то ему нет никакого резона подставлять. Максимум, что Верблюд может получить за хранение криминального ствола — два года условно. Зато Олень точно лишится хорошего источника дохода. А у него с этими источниками и так негусто.

«Мак-Гид» — излюбленное оружие наёмных киллеров. Однако изюминка в том, что на Ксинэе давно изобрели специальные пули. По пробивной способности они уступают стандартным армейским, зато обладают очень ценным свойством. При выстреле с пули слетает защитное покрытие. Чуть позже, в теле жертвы, либо под воздействием влаги, она рассыпается в чёрную жижу. И никаких «отпечатков пальцев». Пуля как таковая просто прекращает своё существование. Так, следствие теряет очень важную улику. Ну не предъявлять же судье и присяжным чайную ложку той самой чёрной жижи.

У кого-то были весьма и весьма веские причины избавиться именно от этого «Мак-Гида». На Ксинэе профессиональные киллеры оружие на месте преступления не бросают. Естественно, если у них имеется возможность спокойно уйти вместе с ним.

Пусть «Мак-Гид» пока отлежится неделю-другую в дальнем ящике стола. Верблюд вновь натянул на руки хлопчатобумажные перчатки. Отлежится, причём без его отпечатков пальцев. Несколько позже его нужно будет почистить и проверить в каком-нибудь канализационном туннеле. С криминальным пистолетом в легальном тире лучше не показываться.

Патронов к «Маг-Гид» Олень не принёс, но это не проблема. За годы холодной войны оружейные заводы Юрании наштамповали даже не миллионы, а миллиарды, десятки миллиардов стандартных пистолетных патронов. Они до сих пор свободно продаются прямо в заводских ящиках и цинках. Вот оно двуличие капитализма в чистом виде: оружие купить дорого и проблематично, зато боеприпасы к нему, особенно устаревшие, продаются дёшево и свободно.

Телефонный звонок будто ткнул шилом в ухо. Верблюд дёрнулся всем телом. «Мак-Гид» шлёпнулся в нижний ящик стола. Что за, Верблюд распрямил спину. Да это всего лишь смартфон. На экране вместо номера высветилось имя: «Шпилька».

— Да, любимая, — Верблюд поднёс гаджет к уху.

— Любимый, — сладко пропела Шпилька, — когда же мы, наконец, официально оформим наши отношения?

— Любимая, ты так горишь желанием переехать в мою мастерскую? — в тон Шпильке ответил Верблюд. — Или тебе не терпится вложить половину своего заработка в мой бизнес?

Последний аргумент самый верный — Шпилька желает, чтобы Верблюд тратил на неё все свои деньги. И вовсе не желает вкладывать даже половину своих в его «Антикварную мастерскую».

— Почему сразу же переехать и вложить? — голос Шпильки дрогнул от нервного напряжения. — Когда же, наконец, твой бизнес начнёт приносить доход?

— Он уже приносит, — сладко проворковал Верблюд. — Именно на эти деньги я живу, а также вожу тебя в «Сияние». Только банк, ты не поверишь, почему-то желает получить обратно свой кредит, да ещё и с процентами. Проклятые капиталисты сосут из меня все соки.

— А почему я должна вложить половину своего заработка? — Шпилька и не думает униматься.

— Чтобы я как можно быстрей сумел освободиться от тяжкого финансового бремени. Ситуация в экономике неспокойная. Если мой бизнес лопнет, то на тебя, как на мою законную супругу, тут же упадёт часть моего долга. Чтобы этого не случилось, от него нужно избавиться как можно быстрее.

Вести вежливую беседу в приторно-сладком тоне невыносимо трудно. Душу буквально рвёт на части безудержное веселье. Ещё немного, ещё чуть-чуть и такой неуместный хохот выскочит наружу сквозь стиснутые зубы.

Шпилька явно не в духе. А когда она не в духе, то опять начинает более чем прозрачно намекать на собственное желание узаконить их отношения. А когда Шпилька не в духе и намекает на стремление стать официальной женой, Верблюд опять начинает ей «петь песни» о тяжкой доле мелкого предпринимателя. Подобным образом они беседовали раз двадцать, может, даже больше. Одна только мысль о том, что вместе с кольцом на пальце ей придётся вести более скромный образ жизни и забыть о гулянках в выходные дни, приводит Шпильку в неописуемый ужас.