Специальные команды Эйхмана. Карательные операции СС. 1939—1945

«Ну, давайте тогда сведем их вместе, просто для того, чтобы продолжить дискуссию. Итак, большинство принимает идею, скажем, 60 процентов. Это, конечно, не подавляющее большинство, но все же большинство. Остается 40 процентов тех, кто либо совсем не признает эту идею, либо относится к ней равнодушно. Мы ведь можем разделить людей на эти группы, не так ли?»

«Я не знаю, правильно ли такое разделение, ваша честь, но я готов принять его в качестве примера».

«Очень хорошо. Вы сказали, что подавляющее большинство, допустим, 60 процентов, чтобы быть в точности уверенными в этом, действительно поддерживали большевиков. А 40 процентов (мы говорим только о евреях) либо вовсе не поддерживали идеи большевизма, либо относились к ней в той или иной степени равнодушно. Итак, когда настало время казни всей этой группы людей, если вы исключите из списков 40 процентов, будет ли это составлять для вас слишком большую проблему?»

«Ваша честь, здесь у меня не было выбора. Я был на войне, и мне приходилось действовать в чрезвычайной обстановке. У меня был приказ вышестоящего командира о расстреле всех евреев по причинам, которые уже были изложены. И у меня не было возможности действовать по-другому, кроме как выполнить этот приказ, так как шла война, что предполагало действие в чрезвычайной обстановке».

«Хорошо, допустим, что вы нашли способ определить те 40 процентов людей, которые не были активными коммунистами. Могли ли вы в таком случае не расстреливать этих людей?»

«Нет, ваша честь, я вынужден заявить, что такой возможности не существовало».

Но можем ли мы принять версию Брауне о том, что «такой возможности не существовало»? Командиры эйнзатцгрупп имели полное право карать и миловать население на обширных территориях. Ни один римский император не обладал такой абсолютной властью над жизнью и смертью своих подданных, как эти люди. Если бы они действительно не хотели убивать безоружных людей, они могли бы простым кивком или мановением руки спасти людей от уничтожения. Печальная правда состояла в том, что у офицеров эйнзатцгрупп не было ни малейшего намерения воздержаться от убийства евреев. Они с готовностью выполняли приказ фюрера, поскольку он придавал видимость законности тому, что они всегда были готовы совершать, так как это давало им личное удовлетворение и сулило личную выгоду. То, что умерщвлению подлежали все евреи, опрокидывало аргументы о мести за принадлежность к большевизму. Ведь даже Брауне признавал, что многие евреи не были большевиками.

Фактически для Брауне убийство евреев было настолько рутинным мероприятием, что при составлении рапортов о казнях он упоминал о них лишь мимоходом. (Естественно, эйнзатцгруппы и оккупационные власти занимались не одними евреями. Главным было обеспечение надежного тыла для германской армии, сражавшейся на Восточном фронте, а эти несколько миллионов солдат кормились за счет оккупированных территорий. Для этого надо было организовать работу в колхозах (только теперь — на немцев), бороться с партизанским движением, саботажем, диверсиями на транспорте. Вот что на самом деле было главным. — Ред.) Так, докладывая о поисках «коммунистов и других подрывных элементов», Брауне писал, что «за период, указанный в рапорте, только в Симферополе удалось выявить и уничтожить, помимо евреев, более сотни коммунистов, агентов НКВД и саботажников».

Брауне охотно рассказывал о своих подвигах. В здании суда висела большая карта Европы и Азии, на которой были обозначены и территории, где дислоцировались все четыре эйнзатцгруппы. Брауне охотно и точно указывал на этой карте места, где действовал со своими подчиненными. При этом он выглядел так непринужденно и раскованно, будто был преподавателем в колледже, который читает лекцию студентам. Все выдавало в нем образованного человека. В возрасте двадцати четырех лет он стал доктором права, а в тридцать два пошел служить в эйнзатцгруппу, где при проведении казней демонстрировал высокое чувство этики. Он отказался от использования газовых фургонов, так как считал это нечестным. «По моему мнению, казнь через расстрел является более честной для обеих сторон, чем убийство в газвагене. Поэтому я решил отказаться от их применения».

Отстаивая то, что он занимался вполне законным делом, Брауне тем не менее признался, что испытывал «внутренний дискомфорт» оттого, что ему приходилось расстреливать не способных оказать сопротивление гражданских лиц. Однако он так и не смог указать, в чем конкретно выразился этот «дискомфорт». Если бы он на самом деле действовал по принуждению и не желал совершать убийства, он стремился бы выразить это спасением хотя бы некоторых из массы беззащитных людей. Он бы сделал это хотя бы для того, чтобы позже иметь основания быть удовлетворенным, что пытался пусть морально, но противиться приказу фюрера. Я спросил его, приходилось ли ему когда-либо отпускать «обреченных на смерть беззащитных женщин и плачущих детей, которых должны были казнить только за то, что они были евреями?».