Спецхранилище. Второе пришествие

Когда мы вернулись в дом, ни Кирюхи, ни Антона не было. К хозяйке на кухне добавилась молодая женщина, очевидно та, которая занималась младенцем за перегородкой. Кирюхина супруга, девочка совсем… Я заглянул за печку, чтобы проверить, как там поживает Бульвум. Все-таки отвечаю за него перед этими людьми. Кто знает, что взбредет в голову этому чудовищу? Бластер, между прочим, до сих пор находится у него. Случись что - в два счета от дома останутся одни головешки.

Пришелец продолжал сидеть на сундуке у окна, поджав под себя ноги и скрывая лицо под капюшоном. Только теперь он был не один. Компанию ему составлял восьмилетний мальчуган Прокофьевых. Он расположился на половицах: изумленная мордашка задрана кверху, дыхание застыло. В полуметре перед его носом в воздухе плясал десяток игрушечных солдатиков.

Несколько секунд я остолбенело смотрел, как резиновые пехотинцы маршируют в пустом пространстве между печью и бревенчатой стеной. По старой привычке, с которой я обычно разглядываю фокусные номера, глаз начал искать прозрачные лесы, на которых все держится. Но их не было. Привыкший к рациональному разум не мог в это поверить и чувствовал себя приятно изумленным. Что уж говорить про восьмилетнего мальчугана! Представление увлекло его настолько, словно по воздуху маршировали настоящие войска!

Однако Бульвум выбрал не самое подходящее время для развлечений. Вместо того, чтобы сидеть тише воды ниже травы и скрывать свою необычность, устроил цирк шапито!

Я вернулся к входной двери и хлопнул ею, получше закрывая, сделав это намеренно громко. Бульвум метнул взгляд в мою сторону. Маршировавшие по воздуху солдатики попадали на пестрые лоскутные половики.

- Еще! - капризным голосом потребовал мальчуган. -Покажи еще!

Игнорируя просьбу, пришелец отрнулся к окну. Так-то лучше. Не найдя свободной вешалки, я повесил фуфайку поверх остальной одежды и как бы невзначай наклонился к Марии, которая, засучив рукава, мыла в тазике грязные тарелки из-под щей.

- Не пускайте ребенка к гиббону в красной куртке. От греха подальше.

Считая миссию выполненной, я прошел в горницу, краем глаза косясь в ту сторону. Ветерев о фартук мокрые руки, хозяйка обошла печь. Наградив моего спутника подозрительным взглядом, обхватила мальчонку поперек живота и подняла над полом, собираясь унести прочь. Он начал лягаться и хныкать, что хочет еще побыть с дядей, потому что с ним весело, но Мария влепила ему затрещину, включив в ребенке режим "обиженный рев".

Степан Макарыч устроился на высоком табурете и правил топор точильным камнем. Извинившись, что отрываю его от работы, я попросил карандаш и лист бумаги. Не вставая с табурета, он запустил руку на полку у себя над головой и вытащил из других бумаг ученическую тетрадку, в которой корявым почерком были написаны примеры на деление столбиком. Вырвав из середины два листка, я взял керосиновую лампу и подсел к Штильману, поглощавшему неизвестно какую по счету порцию чая.

- Ну что, Григорий Львович, давайте нарисуем план вражеского комплекса.

* * *

Первым делом я скопировал на тетрадный листок топографические объекты из туристической карты: четыре склона, образующих Улус-Тайга, Тамаринскую стрелку, охватывающую сопку дугой, будто заградительный вал. Распадок между хребтом и сопкой, имеющий два выхода в долину, получился сам собой. Закончив рисунок, я передал карандаш Штильману.

Григорий Львович потер тупым концом наморщенный лоб и поставил на западном склоне жирную точку.

- Это вход в пещеру, - объявил он и добавил с бахвальством: - На вашей карте он, разумеется, не обозначен, но у нас были особые карты, более крупного масштаба, таких не встретишь в обычных войсках.

- Конечно, у вас было все самое особое и выдающееся. Только напомните-ка, почему к сопке идет заключенный в фуфайке и валенках?

Штильман сконфуженно замолчал и уткнулся в листок. Порой полезно сбить с людей излишнюю спесь. Хотя я удивлен, что она сохранилась в Григории Львовиче после санаторно-курортных процедур у пришельцев.

Карандаш в руке ученого начал вычерчивать линии. Между полумесяцем хребта и сопкой возникла неуклюжая ромашка с четырьмя лепестками. Два лепестка уперлись в склоны хребта и сопки, еще два протянулись по дну распадка.

- Это их корабль, - пояснил Штильман, ткнув карандашом в "ромашку". - Очень большой. Подозреваю, что, когда он опустился на землю, то раскрылся как цветок. В центре расположена его основная часть. Башня. Именно ее мы видим за вершиной хребта.

- Что в ней?