Спецхранилище. Второе пришествие

Во таежной тьме глава Прокофьевых находил путь непостижимым, мистическим образом. Когда мы покидали поселок, я видел у него на поясе фонарик, но дед им ни разу не воспользовался. Его вела то ли память, то ли интуиция. Мы шли сквозь низкий ельник, по каким-то балочкам и оврагам, вдоль гор бурелома, пересекая канавы и ручьи. Порой мне казалось, что Степан Макарыч ведет отряд наугад, однако вскоре дед посадил меня в лужу с этим предположением. К примеру, он говорил тихонечко себе под нос: "Сейчас будет ключ" или "А вот и выворотень" - и через некоторое время я слышал неподалеку журчание пробивающейся сквозь лед воды или обходил торчащие корни рухнувшей лиственницы.

Я старательно держался спины деда, белым пятном маячившей передо мной, идущий следом Штильман ориентировался на мою спину. Кирюха замыкал цепочку. Шагалось бодро, дышалось легко - в основном, благодаря тому, что мне удалось выспаться, выхватив самые важные для сна "вечерние" часы.

Ехавший на мне Бульвум пока вел себя примерно. По правде сказать, после снегохода я привык к серой твари, торчащей у меня за спиной, горячему дыханию в ухо и постоянной дрожи. Более того, если бы за спиной находился только вещмешок, я бы чувствовал, что мне чего-то не хватает. Не скажу, что тащить на себе Бульвума было легко - преодолевать заснеженный склон с лишними тридцатью килограммами легко не бывает. Но пакостей он больше не чинил и сидел смирно, возможно, дрых.

Через час мы поднялись на возвышенность, с которой открылась панорама на Тамаринскую стрелку - могучую белую полосу над темным ковром елей и кедров. Небо за хребтом озаряло мягкое фиолетово-голубое сияние, исходящее от комплекса пришельцев. Башенная часть космического корабля, торчащая из-за гребня, стала ближе и потрясала внушительными размерами.

НЛО возле нее сегодня не плавали.

Немного поглазев на чудеса за хребтом, мы устроились под елками на завтрак. Костер разводить не стали, перекусили хлебом с домашней колбасой, вареными вкрутую яйцами, попили морса из фляг. Сухари, вермишель, крупы оставили на потом, правда, затрудняюсь сказать, когда оно наступит, это "потом". Возле лагеря пришельцев костер точно не разведешь.

После привала Бульвум перекочевал на спину Кирюхи. Парень бодро взвалил на себя пришельца. Хорошо ему, молодому да сильному. Судя по тому, как племянник Степана Макарыча взялся за дело, он способен тащить моего маленького серого друга до самого хребта. Это я уже старый, ни на что не годный, выгнанный из армии за разгильдяйство, сдох после двух километров, а в Кирюхе много сил.

Возвышенность поросла молодым осинником. Летом тут наверняка распускаются непролазные заросли, но сейчас из снега торчали одни прутья. Мы пошли напролом, давя их лыжами, получая в ответ хлесткие удары по коленкам и другим местам, порой, весьма деликатным. Небо стало светлее, хотя до рассвета оставалось не меньше двух часов. За это время нам необходимо достигнуть расселины, чтобы войти в нее под покровом темноты, незаметно для охраны пришельцев. Я надеялся, что проход не завален снегом - все-таки на дворе стоит декабрь, за исключением вчерашнего бурана, больших снегопадов не было. Потому что другой путь, напрямую через перевал, настоящее самоубийство. Достаточно одного летающего катера, вроде того, с которым мы столкнулись вчера, и наши кости, разбросанные по хребту, будут собирать археологи будущего.

Осинник превратился в смешанный лес, состоящий из берез и кудрявых кедров. Под сводами ветвей стояла мертвая тишина: не ухали совы, не стучал дятел, только раскачиваемые ветром стволы негромко скрипели и шуршал снег под лыжами. Сквозь кроны проглядывались снега Тамаринской стрелки. Из-за необычного сияния за ним деревья отбрасывали замысловатые по форме синие тени, превращая лес в инопланетные джунгли.

До конца маршрута оставалось километров пять, когда Степан Макарыч вдруг остановил группу, подняв лыжную палку. Мы послушно прекратили движение. Штильман и Кирюха остались на своих местах, а я подъехал к деду. И сразу увидел то, что привело его в замешательство.

Белеющие в сумраке березовые стволы, между которых пролегал наш дальнейший путь, облепила непонятная вата, беспорядочно торчащая во все стороны. Щелкнула кнопка, и фонарь Степана Макарыча осветил одно из деревьев.

У меня перехватило в горле.

Вата имела цвет яичного желтка.

* * *

При виде желтых зарослей в луче фонаря я едва не поседел.

Что это?

Степан Макарыч потянул руку к березе.

- Не трогать! - рявкнул я.

Пальцы старика застыли в считанных сантиметрах от дерева. Он растерянно на меня оглянулся.

Я отобрал у него фонарь, отодвинул в сторону. Прикрыв лицо варежкой, наклонился к стволу, рассматривая желтые бакенбарды. Их поверхность обильно пушилась и колыхалась от малейших дуновений ветра, их основание глубоко въелось в кору. Полыхая желтым огнем на мелованном стволе, плесень тянулась по той стороне березы, которая была обращена к сопке Улус-Тайга. Проведя лучом вдоль наростов, я обнаружил также клочья желтых волос на корнях и снегу.