Спецназ ГРУ: Пятьдесят лет истории, двадцать лет войны...

Мой план на первый взгляд дерзок и абсурден, но терять мне нечего. Узнав в училище нужные мне сведения, нахожу в Москве приемную командующего ВДВ. Адъютант в приемной, выслушав мою просьбу, сожалеет – командующий сегодняшним утром уехал в Рязань. Оттуда он поедет в учебный Центр училища, а это в семидесяти километрах от Рязани. Я с ним разминулся. Игнорируя нарастающий голод, возвращаюсь в Рязань на первом же поезде. Разговор с проводником короткий. «Пятерка» в моих руках делает его сговорчивым, и в вагоне находится вдруг свободное место. К обеду поезд на месте. Но об обеде нет речи. Завтра командующий уезжает обратно в Москву, поэтому дорога каждая минута. Надо быстрее добраться до Константиново, а оттуда рукой подать до учебного Центра… Впервые смотрю на домики села, где родился Есенин.

Мир не без добрых людей

Наконец-то я на том берегу. Пять часов вечера: Со вчерашнего дня во рту не было ни крошки. Впереди семь километров пути. Бегом припускаю по песчаной дороге, ведущей в лес. Иногда останавливаюсь, замечая красные ягоды земляники, но от этого голод только усиливается. Вот и моя цель – учебный центр курсантов ВДВ. Он скрыт от ненужных глаз, располагаясь среди Солотчинских лесов. Здесь десяток одноэтажных деревянных казарм, учебные корпуса, столовая, дома для семей преподавателей. Вот учебные городки. У каждого свои функции. С завистью смотрю на парашютный городок, где на лопингах вращаются курсанты, тренируя вестибулярный аппарат. Дальше стоит парашютная вышка, прыгая с которой учатся встречать землю. Но мне сейчас не до смотрин, надо стать одним из них. Узнаю, где дача командующего. Оказывается, он уехал два часа назад, но остался за него заместитель. У входа в дом в глубине леса подтянутый прапорщик. Он выслушивает меня и советует подождать – сейчас Курочкин должен выйти на прогулку. Отхожу к кустам, не сводя глаз с ворот дома. Вскоре показался высокий стройный человек в генеральской форме. Это он. По глазам прапорщика вижу, что не ошибся. Пытаясь изобразить строевой шаг, подхожу к генералу, в его глазах недоумение: «Откуда здесь гражданский?». Прапорщик виновато разводит руками. «Чего тебе, сынок?», – спрашивает генерал. Тут я и выложил ему всю свою историю. Не знаю, что в моем рассказе подействовало больше всего, но он мне помог. Мне, неизвестному пацану, с голодным блеском в глазах, без просьб со стороны и телефонных звонков сверху. Я получил от него записку, где была надпись: «Зачислить условно, до первой двойки».

Отсюда теперь меня могут убрать только вперед ногами. Это я знал точно!

Первая проверка на прочность

Вот и все. Из нас сколотили отдельный взвод. Остальных собрали в две роты по сто двадцать человек. Они смотрят на нас и не могут понять, почему мы не с ними. Через день нас отправляют в уже знакомый мне учебный центр. Прибыв, мы устраиваемся в отдельной казарме, на краю лагеря. Свежий хвойный воздух каждое утро встречает нас при выходе из казармы. По лесным дорожкам бежим на зарядку.

Кормят здесь паршиво, бессовестно разворовывая у нас все, что можно. Мы еще никто, хоть на нас и видавшая виды старенькая форма, с курсантскими погонами. Права голоса не имеем. Август. Курс молодого солдата. За это время мы должны освоить кучу предметов, включая азы парашютной подготовки, и совершить три-четыре прыжка из самолета. Тогда уже будет ясно, стоит ли обучать дальше. Отстреливаем минимум из автомата и пистолета, сдаем зачеты по физподготовке, оружию массового поражения, финалом которого явилось окуривание нас слезоточивым газом в бетонном бункере. Те, кто ухитрился выбросить свои клапана из противогазов, сейчас горько плакали, с воплями бросаясь на закрытую дверь бункера. Но преподаватель был неумолим, давая им выплакаться вволю, так лучше запоминалось. Только на второй день их красные распухшие глаза приобрели прежние очертания. Обучение требовало выдержки, закаляло волю.

«Быстрее сволочи, ночку я вам обещаю веселую!» – замкомвзвода ударом сапога подцепил последнего бегущего. Курсант во всей амуниции растянулся на дороге, ткнувшись носом в камни. «Последние двое, взять „раненого!“. Мы подхватываем беднягу под руки и тащим по маршруту марш-броска. Пот с пылью от впереди бегущих разъедают глаза. Рюкзак с противогазом и автомат болтаются на спине, мешая бежать, а тут еще этот „раненый“. В лесу ни ветерка. Ночь действительно была нескучной. „Отбой!“, „Подъем!“, „Отбой!“, „Подъем, скоты!“, – раздавался зычный голос Кузина. Он стоял в углу. Высокий и широкоплечий, наделенный властью над нами, и с удовольствием ее использовавший. „Ниже, чем на отлично, вы у меня марш-броски бегать не будете!“. Каждую воспитательную фразу он скреплял непечатными выражениями, которыми так богат наш язык. После подобных встрясок отстающих у нас больше не было. После вечерней поверки мгновенно засыпали. В глазах крутилась земля, мелькала в оборотах лопинга, виделся плац под жарким солнцем.