…Летом 1986 года резко увеличилось число обстрелов Кандагарского гарнизона реактивными снарядами. Во избежание потерь командование отряда приказало каждому подразделению отрыть себе укрытие. Батальонные минеры, дабы облегчить себе труд, решили воспользоваться профессиональными навыками: в твердой, чугунной земле ломами пробивали неглубокие шурфы, закладывали в них тротиловые шашки и подрывали. Затем раздробленную породу совковой лопатой выгребали на бруствер. Дело шло быстрее, но и эта скорость выполнения работ не устраивала быстрого в принятии решений и скорого в делах ротного. Не мудрствуя лукаво, он выбрал на инженерном складе самый мощный заряд, способный пробить до полутора метров железобетона, установил его в центре отрытого в человеческий рост котлована и подорвал. Взрыв колоссальной силы, многократно увеличенной стенами замкнутого контура, вырвавшись на поверхность, вышиб все стекла в близлежащих строениях.
— Во бабахнуло! — только и вырвалось у Михайлова, ошарашенного мощностью взрыва.
— Сейчас тебе комбат бабахнет! — громко, чтобы услышал командир, произнес Александр, сам напуганный, присыпанный пылью и осколками битого стекла, и не сразу понял, что совершил ошибку.
Ротный, до конца не пришедший в себя, в тот момент бойца на место не поставил, а лишь внимательно посмотрел ему в глаза. И, возможно, вскоре он забыл бы дерзкие слова, если бы они не оказались пророческими. Комбат, встревоженный взрывом, произошедшим в расположении части, приготовился в очередной раз выслушивать доклад о потерях. Но когда убедился, что все обошлось без жертв, приказал просто вычесть из денежного содержания лейтенанта Михайлова стоимость разбитого стекла, которое с таким трудом автомобильными колоннами завозилось из Союза. Вернувшись с совещания, взбешенный Михайлов потребовал к себе «ясновидца»…
— Рядовой Шипунов… — начал доклад Александр, войдя в канцелярию.
— Собирайся, завтра с Пучко идешь на войну. Командир группы — Гугин, — с нескрываемой неприязнью глядя на рядового, прервал ротный. — Свободен!
В ту же секунду Саня круто развернулся и выскочил за дверь. Радуясь, что легко отделался, с облегчением вздохнул. Через пятнадцать дней выходил приказ министра обороны об увольнении его в запас. Новость о боевом выходе не пугала, а, наоборот, радовала. Простой советский паренек, воспитанный на примерах дружбы героев книг А. Дюма, выросший в рабочем районе на окраине города, он имел четкое понятие, что значит честь. Год назад, потеряв в этих гиблых краях лучшего друга, задал и сам себе ответил на вопрос: «За что воюю?». Ненависть к «духам» вытеснила романтику и идею интернационализма из его головы. Жаждая отомстить, дал обет воевать до последнего дня.
Поэтому не было для него минут приятнее, чем неторопливо собирать свой рюкзак, обдумывая предстоящую засаду.
Вот и на этот раз разобрал и, тщательно прочистив, набил патронами автоматные магазины, аккуратно приготовил мины, привычными движениями уложил паек, после чего отправился в каптерку. Увидев растерянное лицо Владимира Пучко, подумал: «Уже знает».
— Тебя-то за что? — жалея его убогость, спросил Александр.
— Добрался до бражки старшины, — бесхитростно ответил каптер, все еще ошарашенный новостью о предстоящем ему боевом выходе.
— Видишь, Вова, что значит жрать в одну харю, — насмешливо сказал Саня.
В ответ на назидательные слова старшего товарища Вова только сокрушенно вздохнул. Он просто дико боялся войны. Уроженец западноукраинского Ровно, в роте Пучко вел жизнь тихую и неприметную, стараясь не высовываться, дабы не раздражать воюющих сослуживцев своим, как ему казалось, привилегированным положением. Не обращая внимания на смятение каптера, Александр четко разъяснил задачу, распределил обязанности и пошел к друзьям-связистам.
Перейдя через пыльный пустырь, Саня зашел в казарму роты связи.
— Здорово, кто завтра с Гугиным идет?
— Здоровее видали! Я! — приветливо улыбаясь, ответил Эдуард Комкин, огненно-рыжий крупный парень, вятский «качок». Они были знакомы еще с Чирчика, вместе в одной отправке прибыли в отряд прошлой осенью. Саня улыбнулся в ответ:
— Эдик, хлеба дополнительно к галетам три буханки нам хватит?
— Может, четыре? — засомневался Комкин — крупный парень, не дурак поесть.
— Упрем?
— А Ния на что? — риторическим вопросом ответил Эдик и тут же, не оборачиваясь, глядя на Саню, пророкотал: — Нийя!