Спецназ, который не вернется

— Мне забежать в один… короче, в санаторий министерства обороны и поискать одну особу. Если на месте, — один план действий. Нет — другой.

— Меня берешь или сам по себе?

— По-моему, ты окончательно поправился. Я отпускал тебе на болезнь семь дней. Конечно, идем вместе. Тебя оставь на минуту даже в этом курятнике, по возвращении можно обнаружить новую белокурую бестию.

— Но хороша была, Алексей! Спору нет.

— Базар яц, — по-чеченски подтвердил подполковник. — Идем к не менее прекрасной. По крайней мере, такой она виделась мне пятнадцать лет назад.

Туманов собрал на лбу складки, вероятно, высчитывая, сколько лет ему тогда было. Получалось совсем мало, и он удивленно глянул на командира: какой же ты старый…

— Так идем? — поняв арифметику, спросил Заремба. Пограничник вздохнул, но согласился окунуться в прорубь:

— Идем.

К санаторию хоть и с расспросами, но вышли быстро. За прошедшие пятнадцать лет территория, само здание сильно обветшали, пришли в упадок. Да и какой может быть спокойный отдых, если около КПП, хоть и прикрытый кустарником, стоял бронетранспортер, а за оградой расхаживали омоновцы с автоматами.

Санаторий, как и вся страна, с усилием пытался выползти из той чудовищной ямы, в которой Россия оказалась в результате реформ. Удивительных реформ, когда никому не стало лучше, кроме нескольких сотен богачей. Когда, приватизировав и распродав несметные свои богатства, страна в результате осталась с пустой казной. Браво, господа реформаторы-теоретики! Вы обеспечили России о-очень спокойную жизнь.

Впрочем, если бы они любили страну, если бы она была их, если бы их дети и внуки оставались в ней жить, учиться и работать…

— Здесь когда-то кипела жизнь, — вспомнил вслух и поделился воспоминаниями подполковник.

— А я так и не успел ни разу за службу побывать в санаториях. Много потерял?

— Не знаю, сколько, но то, что потерял, — это несомненно.

— Куда идем?

Вошли в главный корпус. У входа тоже мялись омоновцы, а вот за столиком дежурной разжижалась в духоте полная девица, лениво поднявшая веки и кинувшая на них безразличный взгляд. Конечно, это было бы слишком замечательно: войти и увидеть тетю Нину. Теперь уже, наверное, бабушку Нину, времени пролетело вагон и маленькая тележка.

— Не то? — шепотом спросил Василий. Назад отступать под изучающими взглядами омоновцев вроде показалось неудобным, и Заремба на всякий случай решил поинтересоваться:

— Извините, когда-то здесь работала тетя Нина…

— Нина Григорьевна, что ль? — раскрыла пошире глаза дежурная.

— Ой, не знаю отчества. Мы ее звали Нина.

— Худенькая такая, с каштановыми волосами?

— Волосы… — Волосы Заремба совсем не помнил. А насчет худобы — любая средняя женщина по сравнению с сегодняшней дежурной конечно же покажется худенькой.

— Она завтра меня меняет. В девять утра. Зайдите, посмотрите, — разумно предложила не гадать на кофейной гуще девушка.

— Спасибо. До свидания.

Из всей зацепки — только одинаковое имя. Но и этого хватило, чтобы к Зарембе пришло легкое волнение. Завтра, конечно, его ждет разочарование, потому что худенькая Нина Григорьевна, должно быть, никогда не купалась ни с кем ночью на женском пляже. Интересно, а помнит ли его настоящая Нина? Остался ли он в ее памяти, или для нее это было легкое увлечение с очередным отдыхающим? Но даже если и так, он, Заремба, пронес свои воспоминания через все годы как нечто безумно светлое и волнующее. Женщины порой сами не догадываются и не верят, как глубоко могут затронуть чувства и души мужчин. И какая у тех избирательная и цепкая память.

Весь день загорали на пляже. Купались, по очереди сторожа сумку, заказывали шашлык, потом вино к шашлыку, потом зацепили лежавших рядом девушек, а когда те стали проявлять интерес, отцепились. И, наверное, составили себе довольно своеобразную репутацию: два здоровых мужика не отходят друг от друга и почти не интересуются противоположным полом.

Хозяйка дожидалась их на крылечке, любезно предложила козьего молока:

— Сильно полезное, попробуйте. Понравится, буду заказывать и для вас.

С удовольствием выпили молока, заказали на завтра и ушли спать. Утром станет известно насчет Нины. Если ее нет, то откупаются в море, а потом потихоньку вернутся в Москву. И начнут разбираться с Вениамином Витальевичем или с теми, кто стоит за ним. Разницы нет. Есть погибшие от их рук друзья.

… Утром проснулись от тишины. Нет, в соседнем дворе кудахтали куры, гавкала собака, время от времени в саду тяжело падали спелые яблоки. Если вслушаться, улавливалось и дыхание моря. Но это ли шум после войны?

Заремба не хотел признаваться себе, что испытывает волнение перед встречей с неизвестной Ниной Григорьевной. Но привел себя в порядок задолго до девяти часов. Капитан понял, что сегодня его на свидание не берут, и потому не пытался угнаться за сборами командира. Лишь поинтересовался:

— На ночь-то вернешься?

— Посмотрю на твое поведение.

— Значит, нет.

— Вернусь, куда денусь. Скорее всего, не один. Смотри за сумкой.

— Есть, товарищ командир.