Спецназ нагваля. К новым орбитам!

Утром 7-го погода шептала: «Займись и выпей!» – что в переводе с древнехимерского означало: «Скорей займись йогой и выпей чашу экстаза до дна». Алкашей собралось много в сосновом борочке, пристрелянном адептами учения индийских йогов еще на прошлом фестивале. И ковриками была устлана выжженная дочерна еще со времен нашествия татаро-монгольских ханов земля Русская, лежащая в верховьях Москвы-реки и помнившая битву Куликовскую.

Дальний потомок этих завоевателей, известный в Мировой паутине под ником Хан, выходец из интернациональной семьи Чингисхана и некоей Рязанской княжны (пожелавшей остаться неизвестной и попросившей редакцию о соблюдении анонимности), присутствовал и при нынешней битве за Нагваль, отличившись крайне твердой волей и крайне нетвердой походкой во время исполнения йогических комплексов и задержек на вдохе. О нем мы еще не раз упомянем в сей летописи.

Глаз радовала куча мусора, живописно расположившаяся на краю относительно ровной полянки, что находилась на высоком склоне. С нее открывался прекрасный вид на долину Москвы-реки с церковкой на том берегу.

Особое внимание Политбюро уделяло расслабленной и открытой Промежности (куда часто заглядывал солнечный луч во время утренней йоги), ставшей притчей во языцех. Ну и разжиганию лампочки Ильича, каркаса современного торчка на этапе продвижения к загадочному и непонятному – а на хрена туда ходить? – Дому.

Папа со свойственным ему оптимизмом поведал, что Гейм Овер (полный писец) для нас с Бородой уже наступил, и на этом фестивале наступит для многих.

Путешествие началось…

Было очень круто. Грядущие вибрации Дома родного проклевывались уже 7-го, в то солнечное «алкогольное» утро.

Задержки в позах уже тогда отличались особой длительностью, порой соизмеримой с длительностью гораздо более широко известных женских задержек.

Потихоньку, в разных тональностях, изнывая от невыносимой неги, томно подвывал и сладко постанывал женский хор. Главный дирижер отметил хорошее музыкальное сопровождение в тот день. Борода тоже оценил вокальные данные: «Этот стон у нас йогой зовется».

Очень удалась калабинская «Сурья». Что это был за неописуемый экстаз! Жар – неистовый, каркас – раскаленный до предела, потоки – бурлящие и молниеподобные, весенним половодьем несущие прямиком в горнило безумного, несравненного, безбрежного счастья, ликующего и выражающего себя через тело, через этот совершенный симфонический оркестр, Большой Академический ансамбль песни и пляски имени святого Витта.

Колбасило и штормило во всех позах.

Но что было в самом финале калабинской «Сурьи», в невинной вроде бы медитативной такой позе, когда мы созерцаем цветок, распустившийся в области горла, и изображаем его ладошками! Раскаленный донельзя колокол цветка, подобный граммофонной трубе с огнедышащим жерлом, из которого тугими струями, бешеными толчками выплескивается Нечто, подымающееся снизу – от бушующей промежности, от центров босых подошв, что приплясывают на пыльной дороге, как на обжигающей сковородке, от расплавленного центра Земли. Ну как это можно выразить словами, а?!!

Главный режиссер не удержался и, махнув рукой на собственный кайф (но продолжая довдыхать на задержке, а также дышать пранаяму, имитируя звук работающей лесопилки), самозабвенно принялся снимать на видео особо отличившихся торчков. А балдели они, надо отметить, крайне живописно.

Прекрасную Леди Агапэ трясло, как отбойный молоток, любо-дорого посмотреть. А в каких несусветных прогибах назад ее колошматило на задержках! Браво, Анютка! Просто гордость тусовки!

«Хочешь праздника?» тоже отличилась – дрожала с большой частотой, а кисти рук крутились сами по себе, как лопасти вертолетов, сливаясь в два блестящих (видимо, лаком от ногтей) круга. Причем остановить их вращение сама она не могла. Только взирала недоуменно на свои руки, превратившиеся в миксеры, да повизгивала звонко. Оттого, видать, и окрестили старожилы место сие Звенигород.

Знаменитая половецкая пляска Хана. Со стороны могло показаться, что парень нализался в доску – так смешно он шатался, приплясывал, переминался с ноги на ногу, изо всех сил пытаясь удержать равновесие, подпрыгивая и качаясь. Земля вновь и вновь уплывала из-под его ног, но упорный боец продолжал ловить непослушную опору руками и ногами, словно поддатый осьминог хватал щупальцами добычу. Обалдеть!

Богинеподобная ЖТМ покоилась в колоритной раскоряченной позе, весьма отдаленно смахивающей на исполняемый по программе поклон земле. В этой позе она и сообщила уважаемой публике, что солнце светит ей прямо в промежность. Папа тут же представился гинекологом. ЖТМ уточнила, что врачебная специализация, соответствующая ситуации, именуется проктолог.

Лиссенок напоминала дрожащий пылесос, всасывающий жаркий воздух.

Богатыря Серегу Ижевского подколбашивало уже тогда.

Бороду выгибало электродугой, подбрасывало, крутило с ускорением по спирали и медленно завинчивало вправо-влево, бросало вперед-назад. В поклонах и «Кобре» извивало красным (по цвету футболки) змием. Даже беретка у Чебурашки съехала набок.

Сила развлекалась, как могла!

Светило проктологии со своим зондом, то бишь видеокамерой, на всю катушку стебался над народом:

– Поднимаемся, лежа на бедрах… Низко склоняем голову и грудь. Орлы! Летящие!

Глядя на Финиста-Бороду, который от буйных вибраций, подобно подбитому штурмовику, потерявшему управление, резко клал фюзеляж то вправо, то влево:

– Только трусы торчат из-под штанов!

Эта фраза окончательно добила воздухоплавательный агрегат, и тот от смеха скопытился влево вбок, задрав, как собачка, правую ножку, грянувшись оземь и обернувшись молодцем в кумачовой рубахе и полосатых трусах.

От Уайт Спирита, то есть Вайт Эйнджелы, оставались практически одни лишь большие солнцезащитные очки, отчаянно сверкавшие в лучах восходящего солнца. Кстати, как и Анджела Дэвис, она яростно осудила дефекационную тему в творчестве современных авторов.

Что было на дневных танцах Гая, Папе с Бородой неведомо, потому как они туда не ходили.