Спецназ обиды не прощает

«Не умеете вы выбирать друзей…»

— А вы умеете? — спросил Клейн. — Выбирать друзей?

— Стараюсь, — ответил Шалаков. — Стараюсь окружать себя достойными людьми, по крайней мере.

— Посмотрим, чего достойны ваши друзья, — сказал Клейн. — С женщиной и ребенком они справились. Кстати, имейте в виду, ребенок не мой. И женщина отнюдь не настолько дорога мне, чтобы я раскололся.

— Блефуете, Герман Иванович, блефуете, — снисходительно укорил его Шалаков. — Она дорога вам ровно настолько, чтобы полуживым добраться до нее с другого конца света. То есть очень дорога, очень.

— Я просто хотел у нее отсидеться, — сказал Клейн. — В моем положении надо уходить на дно, а другого места у меня нет.

— Знаете… Давайте пока отложим эту тему, — предложил Шалаков. — Вот приедем на место, сделаем укол, тогда и поговорим. Куда вы ехали и зачем. И где сейчас прячутся ваши друзья.

— Мне жаль вас, — сказал Клейн. — Вы не хотите слышать то, что вас не устраивает. Это большая ошибка. Хотите, я вам прямо сейчас скажу, где прячутся мои друзья? Я скажу, но вы не услышите, потому что такой ответ вас не устроит.

— Ну, попробуйте.

— Полагаю, что в данный момент они прячутся в морге, — неожиданно легко выговорил Клейн. — В каком именно? Спросите у Гасанова. Это мой друг-скандалист. Как я понял, это его уговаривали сесть в микроавтобус ваши достойные друзья. Полагаю, что вас не затруднит прямо сейчас переговорить с ним, изменить маршрут и устроить опознание. И все вопросы будут сняты.

Шалаков ответил не сразу.

— Досадно, — сказал он, — но вы правы. Этот ответ меня не устраивает.

— Я предупреждал, — сказал Клейн.

— Да был я в морге! — сорвался Шалаков. — Видел я этих жмуриков! Сам разглядывал, сам! Не те они, не те!

— На вас не угодишь, — сказал Клейн, с трудом удержав ликование. — Те, не те… С чего вы взяли, что не те? Вы же их в глаза не видели раньше.

— Зато теперь насмотрелся, — сказал Шалаков и глубоко вздохнул, явно пытаясь успокоиться. — В морге, знаете, как-то принято показывать тело без одежды. И эти двое оказались мусульманами.

— Я бы на вашем месте не торопился делать вывод о конфессиональной принадлежности лишь на основании внешнего вида пениса. Почему вы уверены, что они не иудеи? — спросил Клейн.

Шалаков потер висок и сказал:

— Я евреев различаю в любом виде, хоть в морге, хоть где.

— И откуда же у вас такой богатый опыт?

— Скоро и у тебя будет опыт! — заорал Шалаков, взмахнув кулаком. — Тебя, сука, будут дрючить все чучмеки подряд, пока не расколешься! Никаких уколов! Не понимаешь головой, поймешь через жопу!

— Вот теперь я тебя узнаю, Мишаня, — сказал Клейн. — А то как неродной, честное слово. На «вы», ядрен корень. Так-то оно лучше будет.

Шалаков отвернулся, бормоча что-то под нос. Клейну показалось, что он считает по-английски.

— Это что, новая методика?

— Не самая новая, — ответил Шалаков, не оборачиваясь. — Но помогает. Ит веркс,[15] как говорят американцы.

— Растут люди, на глазах растут, — сказал Клейн. — Уже замполиты изучают американские методики.

— Да ладно вам, Герман Иванович, — Шалаков снова повернулся к нему. — Забудьте про мою вспышку. Иногда накатывает, знаете. Я хочу, чтобы вы меня поняли. Сейчас мы теряем время, а это угнетает. Давайте отбросим эмоции и рассмотрим вопрос в его чистом виде. Голую структуру, так сказать. Ваши люди должны были привезти сюда очень важную персону. Вместо этого они исчезают. Я сейчас не спрашиваю, как они это сделали, зачем они это сделали. Это меня не интересует. Вы знаете, где они. Скажите мне, где они. Мы встретимся с ними, и все кончится.

— Все кончится? Интересно, чем?

— Мы забираем эту важную персону.

— Кто это «мы»? — спросил Клейн.

— Вам-то какая разница? Вы знаете меня, этого достаточно.

— Более чем достаточно. Но у меня были другие планы насчет этой важной персоны.

— Понимаю, — сказал Шалаков. — Вы имеете в виду обмен на другую важную персону. Обмен состоится в лучшем виде. Но заниматься этим будем уже мы, а не вы.

— Надо подумать, — сказал Клейн.

— Не старайтесь выиграть время. Вы же не собираетесь ничего обдумывать, вы просто тянете время. Не надо. Вам совершенно незачем упираться. Мы ничего не сделаем вашим друзьям, если, конечно, они будут разумно себя вести. Я просто советую вам, как офицер офицеру. Хватит упираться. Ну незачем упираться, незачем. Денег вам за это не заплатят, медаль не дадут. Просто детское упрямство, и все.

— И все-таки я прошу дать мне время на размышление, — сказал Клейн. — Слишком много информации. Надо все разложить по полочкам.

— Какой информации? — удивился Шалаков. — Неужели вы услышали от меня что-то новое?

— Услышал. Увидел. Заметил. Надо обдумать, — сказал Клейн.

— Думайте, Герман Иванович, думайте, — сказал Шалаков. — Через полчаса мы будем на месте, и там некогда будет думать. Там надо будет отвечать быстро и четко. А пока, что же, думайте.