Спецназ Сталинграда

Погиб лейтенант Кравченко. Сверху сыпались многочисленные мелкие бомбы, пикировали «Ю-87» с включенными сиренами. Пронзительный вой выворачивал страх наружу, лишал нас способности трезво соображать. Люди вели себя по-разному. Большинство разбегались, некоторые ложились, закрыв головы ладонями, кое-кто стрелял в небо из винтовок, в их бесполезной стрельбе угадывалось отчаяние. Осколки и пули доставались всем: бегущим, лежавшим и смельчакам. Как вел себя я, сказать не могу. Эти минуты начисто стерлись из памяти. Я очнулся среди высокого ковыля, мягкие метелки щекотали лицо. Удивительно, но карабин, вещмешок и шинельную скатку я не бросил. Наверное, так и бегал с этим добром.

Три самолета разогнали батальон далеко по степи. После их налета собирались вместе не меньше часа. В сумерках разыскали тело взводного. Разодранная в клочья гимнастерка, открытый рот и вмятая в тело кожаная кобура. Сколько погибло или потерялось людей в степи, никто не знал. Разыскивать и хоронить не оставалось времени. Лейтенанта Кравченко оставили лежать на том месте, где его убила бомба. Он был немногим старше меня, но имя его я не запомнил, обращался всегда по званию, хотя отношения сложились с самого начала дружеские.

В темноте нас кое-как построили, и мы зашагали дальше. Вдалеке вспыхивали ракеты всех цветов, зарницы взрывов сопровождались через какой-то интервал гулом. Я считал время от вспышки до прилетевшего гула, умножал секунды на скорость звука, триста метров в секунду. Так мы определяли в детстве расстояние до эпицентра грозы. Получались разные цифры, и шесть, и десять километров.

– Шесть, – повторил я вслух.

– Чего шесть? – спросил Гриша Черных.

– Километров. Стреляют вокруг.

– Понятно…

Рогожин назначил меня командиром взвода и приказал нацепить на петлицы еще по одному медному угольнику. Я пересчитал взвод, куда затесались посторонние, но даже с ними получалось человек семнадцать. Назначил своим заместителем бронебойщика Ермакова, тоже сержанта. Утром обнаружилось, что он потерял противотанковое ружье, а двое пришлых красноармейцев – винтовки. Мне это не понравилось. Ермаков стал оправдываться. Красноармейцы заявили, что расстреляли все патроны и обронили винтовки, спешно отступая.

Выглядело как явное вранье, однако уличать их не стал, разболелась рана на правой руке. Осторожно пощупал опухоль, пожаловался дяде Захару. Тот обещал почистить рану на большом привале. Боль пульсировала, отдаваясь в мозгу, горели от ходьбы пятки.

Опасаясь появления самолетов или танков, шли очень быстро, почти бежали. На ходу выбрасывали лишнее, в том числе шинели, в которых так удобно закутываться ночью. Избавлялись от гранат и упаковок винтовочных патронов в смоленых коробках. Остался сидеть на обочине красноармеец без винтовки. Он сделал вид, что не может дальше идти, хотя я видел, парняга крепкий и не ранен. Мне было все равно, но для порядка окликнул, все же он шагал вместе с моим взводом. Горло пересохло, лишь прошипел невнятное:

– Чего сидишь?

Красноармеец отвернулся и не ответил, а вскоре внимание переключилось на печальное зрелище. Вдоль накатанной степной дороги застыли десятки автомашин ГАЗ-АА, полуторки. Колхоз считался зажиточным, если в нем имелся один такой грузовик, а здесь вереница тянулась до горизонта. Может, пятьдесят, может, сто штук. Большинство машин стояли целые и невредимые, только две полуторки сгорели. Некоторые бойцы стучали кулаком по бензобакам. Они гремели, как пустые, значит, кончилось горючее. Неужели у всех сразу? Следов обстрела также не видели.

Кто-то отыскал бочки с бензином. Наше батальонное начальство не делало попыток завести машины и продолжить путь на колесах, хотя у нас имелись специалисты. В десант брали людей грамотных. Однако командиры рассудили верно, что задерживаться возле брошенной автоколонны опасно, слишком четкий ориентир для авиации. Мы свернули в сторону. Дали команду ускорить шаг. Хорошо, что большинство раненых отправили заранее в тыл. Впрочем, где тыл, а где фронт, никто не знал. Переждали день в степи, снова шагали, а затем увидели огромную водную преграду. Сердце кольнуло болью, вот она, родная с детства река. Перед нами был Дон.

Батальон перетасовали в очередной раз. Больше двух рот не получалось. Предполагалось увеличить их численность за счет отступавшей пехоты, слово, от которого мы по-прежнему открещивались. Комбат не хотел смешивать нас с обычными пехотинцами, но уже в Борисоглебске приняли бронебойщиков, затем к колонне присоединились новые люди, их вносили в списки.