Спецназ Сталинграда

Они обтекали котельную с двух сторон, прячась за грудами кирпича и среди клочьев тумана. Вражеские солдаты не ставили целью взять нас броском и обязательно уничтожить. Они просто выдавливали русских, чтобы вернуть укрепление и хороший наблюдательный пункт. Мы пока не отступали, вели огонь, саперы продолжали торопливо возиться с запалами и взрывчаткой. Георгий Яковлевич Гай чувствовал свою обреченность, стонал, звал на помощь, но людям стало не до него. Из глаз капитана ползли слезы, он пытался вмять ладонями пульсирующий разорванный живот и одновременно подавал команды саперам. Однако ему лишь казалось, что он командует, язык не повиновался и тяжело ворочался во рту.

О его последних минутах рассказал позже Иван Погода, контуженный пулей в скулу и ухо. Он сидел рядом с Гаем и прижимал к ране ладонь. Капитан шевелил руками и никак не мог дотянуться до колена рыжего сержанта. Подбежал сапер.

– Сейчас взрываем. Бери командира, занесем в котельную.

Занесли. При этом Гай пытался оттолкнуть бойцов, испытывая сильную боль. Сапер выглянул наружу. Два его товарища торопились в укрытие, а один поджигал отсыревший от подвальной влаги бикфордов шнур, который снова гас. Немцы приблизились, и огонь из автоматов усилился. Тогда сапер отрезал кусок шнура и запалил его у взрывателя. Шипящий огонек побежал очень быстро, сапер кинулся в дверь, но не успел. Грохнуло с такой силой, что нас раскидало на полу. Труба надломилась на высоте двух метров и рухнула, завалив обломками сапера. Столбом поднялась завеса красной пыли и вползла в котельную, где мы находились.

Кушнарев менял ленту, ему помогал один из бойцов. Я расстрелял второй, последний диск к своему новому ППШ и поднял валявшуюся винтовку. Пули влетали в окна, ломали деревянные переплеты и плющились о стены, стоял сплошной треск. Помощник Кушнарева свалился возле треноги, убитый наповал пулей в переносицу. Стали взрываться вражеские гранаты, пока еще с недолетом. Нас поддержала огнем и бодрой руганью вся рота, и это дало несколько нужных минут.

Мы не могли подняться и уйти. Обреченный капитан еще шевелился, сапер, засыпанный до пояса, дышал. Начали спешно откапывать сапера, Кушнарев с другим помощником продолжал расстреливать, куда попало, трофейные ленты. Перегревшийся механизм щелкнул и отказал, тогда бойцы открыли огонь из автоматов, мало что соображая от непрерывного визга пуль и взрывов.

Развязка неминуемо приближалась. Пока атакующих отсекал огонь из двухэтажного дома и наши беспорядочные автоматные очереди. Тем временем откопали сапера. Нижняя половина тела сделалась плоской, бедолаге раздавило таз и мочевой пузырь. Пожилой сапер со светлыми чапаевскими усами сказал мне:

– Уходим, сынок, им уже не поможешь. Остальных спасем.

Возможно, сапер думал прежде всего о себе, своих детях. Я называю его пожилым, но было ему лет сорок. Мы достали из карманов Георгия Яковлевича стопку документов, завернутых в пергаментную бумагу, стараясь не глядеть, что представляет из себя его разбитый пулями живот. Капитан находился еще в сознании, тогда как сапер, придавленный обломками трубы, кажется, умер.

Я уводил свою группу под сильным огнем, ранило еще одного бойца. Мы брели, спотыкаясь о кирпичи, отход прикрывала вся рота. Последним шел Иван Погода. Немцы нас не преследовали да и высовываться для прицельной стрельбы не желали. Они выполнили приказ, снова заняли котельную, правда, уже без наблюдательного пункта. Мы тоже выполнили приказ и буквально ввалились в знакомый подъезд под защиту толстых стен.

Последние шаги стоили жизни раненому бойцу, он двигался неуклюже и получил пулю в спину. Ваня Погода, так и не ускоривший шаг, опустился на бетонный пол, продолжая зажимать лицо. Погода до последнего момента не терял хладнокровия и выбрался, словно из преисподней – копоть покрывала лоб, телогрейка торчала клочьями, лицо и руки заляпало кровью. Автомат пробило пулями, раскололо приклад. Дядя Захар с трудом оторвал его пальцы, осмотрел рану. Пули пощадили Ивана Погоду, ему располосовало скулу, пробило в двух местах фуфайку. Смелость сержанта сейчас уступила место равнодушию и отрешенности. Он смотрел на фельдшера закатившимся взглядом человека, находившегося в другом мире. Наверное, так работает сознание, чтобы человек окончательно не свихнулся от смертельного героизма.

– Ты чего, Ванька? – испугался Захар Леонтьевич. – Куда-нибудь еще ранен? Ну-ка, дай гляну.

– Я в порядке, – ответил сержант. – Сейчас встану и пойду.

– Куда пойдешь?

– Спать… что еще делать?

Тем временем я доложил Шмакову насчет обстоятельств гибели капитана Гая. Вообще-то, он был жив, когда мы уходили, но я не сомневался, что раны смертельные. Ротный несколько раз переспросил меня, затем озабоченно проговорил:

– Эх, Василий, как бы котельную снова не пришлось брать, ведь капитан Гай заместителем комбата числился. О его гибели в штаб дивизии докладывать надо. Ну, ладно, давай документы.