Спецназовец. Власть закона

За первой пачкой последовала вторая, за второй – третья. Господин президент доставал их по одной – брал из сейфа, оборачивался, выкладывал на стол, снова оборачивался, брал, выкладывал и так далее, – словно надеялся, что арабу это надоест и тот его остановит. Между негромким шлепком одной денежной пачки о поверхность стола и появлением следующей всякий раз была довольно продолжительная пауза, как будто его превосходительство пересчитывал в каждой из них деньги или, скорей уж, втихаря выдергивал из каждой пару-тройку бумажек. Поймав себя на этой мысли, Аль-Фахди тут же подумал, до чего, в сущности, несправедливо устроен мир. Пусть государство, которым правит этот черномазый жулик, не более чем фикция и населяют его невежественные дикари, но все-таки, как ни крути, это живые люди – творения всемогущего Аллаха. И кто во имя пророка ими правит, решает их судьбы, казнит и милует? Бесспорно, всякий народ имеет правителя, которого заслуживает. Но если это и впрямь так, то девяносто девять процентов населения планеты ничем не отличаются от упомянутых дикарей…

На стол легла пятая пачка, за ней шестая. М’бутунга укладывал их одну на другую, сооружая что-то вроде шаткого асимметричного небоскреба, спроектированного архитектором с сильными психическими отклонениями. От нечего делать Аль-Фахди выдернул из середины одну пачку, развалив все сооружение, ободрал бандероль и принялся пересчитывать деньги. Купюры были новенькие, хрустящие, от них исходил запах свежей краски, и араб придирчиво рассмотрел одну из них на просвет: уж не фальшивая ли? Самостоятельно изготовить что-либо способное сойти за деньги хотя бы при беглом осмотре, у его превосходительства, конечно же, кишка тонка, но как знать, с кем он снюхался, какую еще комбинацию провернул?

– Не доверяете? – копаясь в сейфе, с упреком произнес М’бутунга.

– Се ля ви, – продолжая считать деньги, без тени неловкости откликнулся Аль-Фахди.

– Правильно, – сказал его превосходительство. – Русские в таких случаях говорят: доверяй, но проверяй.

Он снова развернулся вместе с креслом лицом к арабу, и вместо очередной пачки двадцатидолларовых банкнот тот увидел у него в руке громоздкий серебристый «смит-вессон» с укороченным стволом.

Сказать, что майор Аль-Фахди умер, не успев понять, что происходит, было бы неверно. Понять-то он все понял и даже сумел с первого взгляда узнать в «смитти» популярную шестидесятую модель тридцать восьмого калибра – «специально для шефа», – но вот предпринять что-либо действительно не успел. Курносый полицейский револьвер оглушительно бахнул, изрыгнув пламя, и отброшенный силой удара араб опрокинулся на спину вместе со стулом. Выпавшая из мертвой руки тонкая сигара, дымясь, откатилась на середину комнаты, пороховой дым начал лениво расползаться во все стороны, стремясь заполнить собой весь объем помещения.

– Сука рваная, – на ломаном русском сказал убитому не забывший полученных в юности уроков президент М’бутунга.

Когда в кабинет, едва не затоптав друг друга в узком дверном проеме, ввалились потревоженные звуком выстрела часовые, его превосходительство, бренча ключами, запирал несгораемый шкаф. На рабочем столе господина президента не было ничего, кроме письменного прибора, золотой пепельницы и портупеи с кобурой, в которой спокойно лежала его старая верная «беретта».

– Убрать это, – пряча в карман ключи, коротко распорядился М’бутунга, и солдаты, взяв труп за ноги, потащили его к выходу.

Дверь за ними закрылась. Его превосходительство закурил еще одну сигарету и неторопливо выкурил ее почти до фильтра, с отсутствующим видом наблюдая, как исчезает, впитываясь в земляной пол, лужица крови. Накурившись всласть и погасив в золотой пепельнице коротенький окурок, господин президент выдвинул верхний ящик стола, порылся в разрозненных бумагах и вынул спутниковый телефон: теперь, когда самые неотложные дела были успешно завершены, настало самое время переговорить со старым знакомым.

* * *

Снаружи в сгустившихся сумерках шел дождь – пожалуй, первый в этом году настоящий осенний дождь, неторопливый, холодный и занудный, как застарелый насморк. Где-то за низкими сырыми тучами догорал невидимый отсюда закат; время было детское, самое начало девятого, но, если не смотреть на часы, ранний вечер было легко принять за глубокую ночь, настолько непроглядной была льнущая к мокрым оконным стеклам тьма.