Весной 1961 года мятежные настроения заразили горстку местных дельцов, понимавших, что подпольный игорный бизнес и прочие формы наживы на пороке тормозят развитие города. Население Ньюпорта по статистическим данным 1960 года за последние пятьдесят лет несколько уменьшилось. Пока еще Ньюпорт оставался самым большим городом округа, однако за его пределами численность населения возросла в два с лишним раза. Наиболее практичные из местных бизнесменов, убедившись в связи политиков с гангстерами, решили, что изменить ситуацию можно только одним способом: избрав на ключевые административные должности честных людей. Как раз приближались выборы шерифа: на этот пост уговорили баллотироваться Джорджа Рэттермана, адвоката и биржевого маклера, в прошлом звезду профессионального футбола. И вновь воротилы игорного бизнеса и их политические союзники перестарались. Они накачали Рэттермана наркотиками, отвезли в ньюпортский Тропикана-клуб и сунули в постель к стриптизерке. Купленные полицейские по телефонному звонку нагрянули в Тропикана-клуб. Застукав ничего не соображающего Рэттермана без штанов, они завернули его в простыню и доставили в участок. Однако сфабрикованные дела для жителей Ньюпорта к тому времени уже не были новинкой, и в эту историю никто не поверил. Больше того: у команды Кеннеди появилась долгожданная возможность вмешаться — ведь были попраны гражданские права Рэттермана.
Началась долгая драматическая борьба, закончившаяся победой добропорядочных ньюпортцев: в ноябре Рэттерман был избран шерифом. Кеннеди в своем ежегодном отчете, президенту смог с полным основанием заявить: «Игорному бизнесу в самом крупном его центре — Ньюпорте, штат Кентуки, практически положен конец».
ФБР, в чьи полномочия входило расследование случаев нарушения гражданских прав, в ньюпортской истории заняло верную позицию и тем самым доказало, что знаменитое агентство может внести свой вклад в борьбу с преступностью, если Гувер включится в нее с полной отдачей. Руководителю ФБР связывало руки сделанное некогда заявление о том, что никакой организованной преступности не существует. Если б теперь ему удалось обнаружить новую организацию и получить за это кредит доверия, он бы вздохнул свободно.
Еще при предыдущей администрации «специальная группа» хитростью заставила Николу Джентиле выложить все, что тот знал. Его рассказ о первых шагах Почетного общества занял толстый том, однако «специальная группа» была распущена прежде, чем успела пустить в дело полученную информацию. Теперь Гувер сумел бы извлечь пользу из исповеди Джентиле, если б слова последнего были подтверждены живым свидетелем. Такой свидетель найден: им стал Джозеф Валачи, заурядный гангстер из нью-йоркской Мафии, в 30-е годы замешанный в борьбу между Маранцано и Массериа. Валачи идеально, подходил на роль «перебежчика» — он убил в тюрьме человека и готов был пойти на сделку. Кроме того, ему представлялся случай свести счеты с человеком, которого он ненавидел со всей страстью сицилийца. Человеком этим был Вито Дженовезе, глава одной из пяти нью-йоркских «семей».
Оставался пустяк: подыскать название для новой грозной организации. Термин «мафия», после того как Гувер публично заявил, что такого зверя не было и нет, естественно, не годился. Название всплыло из бесед, записывавшихся ФБР при помощи запрещенных законом электронных «жучков». Члены Мафии между собой называли свою организацию «Коза ностра», что буквально означало всего лишь «Наше дело». Убедить общественное мнение в существовании новой опасности невозможно было без активной поддержки прессы, а скромное «Наше дело» не подходило для броских газетных заголовков. Тогда к названию решили добавить еще одно слово. «Ла коза ностра», — по сути, означало то же самое — определенной артикль «ла» ничего не менял, — однако у аббревиатуры ЛКН были шансы стать не менее популярной, чем ФБР. Уловка сработала, но со временем циничные газетчики вернулись к доброй старой Мафии, и ЛКН сохранилась только в официальных отчетах ФБР