Спецслужбы первых лет СССР. 1923–1939: На пути к большому террору

Начать с репрессий тех коминтерновцев, кто в 20-х годах был активным участником фракционной борьбы внутри Коминтерна или своих компартий, было достаточно легко. Как и среди сотрудников ГПУ в 20-х годах, среди коминтерновцев участников таких фракций «троцкистов», «зиновьевцев», «истинных ленинцев», «примиренцев», «новых большевиков», «членов большевистской платформы Неймана-Реммеле в КПГ», «членов Ленинбунда» и иных фракционных ответвлений было множество. И любого можно было потянуть за нитку тех старых историй, затем уже нагромоздив и несуществующие к концу 30-х годов тайные фракционные группы, работу провокатором иностранных спецслужб и прямой шпионаж для них в СССР. Этим и воспользовались в разжигании дела об антисоветском заговоре в Коминтерне, как пользовались старым компроматом о колебаниях в партии против самих сотрудников НКВД.

Один из лидеров германской компартии Гуго Эберлейн, бывший для ОМС Коминтерна и для НКВД много лет главным эмиссаром по развозу компартиям Европы выделенных им денежных средств из Москвы на нелегальную деятельность, на долгих допросах на Лубянке после ареста недоумевал, что осталось в протоколах его дела: «Мы все в 20-х годах участвовали в спорах и фракционной борьбе в КПГ, но при чем здесь шпионаж против СССР и работа на гестапо?» Несчастный коминтерновец Эберлейн, арестованный после одного из тайных вояжей по линии Коминтерна и внешней разведки при возвращении в Москву прямо на вокзале, так и не понял эту изощренную логику Лубянки: кто колебался и участвовал во фракциях в 20-х годах, в 1937 году уже бесспорный враг социализма и шпион. После долгих странствий по этапам и лагерям Эберлейна после очередного пересуда его дела в Москве все же расстреляли в 1942 году (по другим сведениям – его убил конвой на пересыльном этапе безо всякого судебного приговора). Так пал под ударами НКВД еще один ветеран Коминтерна и компартии Германии с первых дней их существования. На знаменитой фотографии с первого учредительного конгресса Коминтерна в 1919 году молодой немец Гуго Эберлейн улыбается за столом президиума по правую руку от самого Ленина.

В книге «Осип Пятницкий и Коминтерн на весах истории» ее автор, сын Осипа (Иосифа) Пятницкого Владимир, высказывает в этой связи предположение, что Сталин готовил еще более гигантский процесс против Коминтерна целиком с последующим его закрытием уже в конце 30-х годов. Но помешали обстоятельства и стойкость «старых большевиков», к которым В.И. Пятницкий, не скрывающий своих коммунистических взглядов, относит и своего отца, яростно защищаемого им в книге. Потому якобы компромат на Димитрова, Тольятти, Куусинена, Шмераля, Марти и других избежавших репрессий главных руководителей Коминтерна не пошел в дело, и гигантская задумка судить весь Коминтерн у Сталина провалилась. Здесь же В.И. Пятницкий пишет, что генеральный секретарь Исполкома Коминтерна Димитров это понимал и даже вынашивал план перевести руководство Коминтерна за пределы СССР и тем сохранить организацию от уничтожения ее злодейским планом Сталина. Хотя представляется, что, как и в массе других больших дел в годы репрессий, следователи НКВД просто вышибали для профилактики из уже обреченных показания на как можно более широкий круг лиц, а уж кого из них репрессировать, а кого не трогать – решали на другом уровне, в самом Кремле и в руководстве НКВД.

Думается, будь у Сталина такой план ликвидации Коминтерна уже году к 1938-му, через большой процесс о заговоре в нем, Сталин и НКВД его без особых проблем бы осуществили. Деятели Коминтерна по привычке сдали бы друг друга, а все «старые большевики» под пытками дали бы друг на друга показания, как это и произошло в реальном деле о «заговоре в Коминтерне». Версия же о плане Димитрова вывезти часть руководителей Коминтерна из Советского Союза и обосноваться где-то за его пределами вообще выглядит в тех реалиях фантастической. Кто бы выпустил обреченных за железный занавес тогдашнего Союза, а представить Димитрова с Тольятти нелегально идущими ночью через советскую границу, как это сделал разочаровавшийся в СССР испанский коммунист-боевик Кампесино, очень трудно. По-видимому, Сталин исполнил именно задуманный им план, выбил из Коминтерна часть руководства, остальных запугал и превратил в придаток своей власти, оставив еще на несколько лет в качестве пустого символа былой революционной мощи Коминтерна. Зачем оставил, что хотел сделать из этих остатков Коминтерна? Теперь уже загадка, точного ответа на которую не узнать, осуществлению этих замыслов препятствовала начавшаяся война и новые заботы.