Спи, милый принц

Он умолк. Пауэрскорт вглядывался в серебряное распятие.

— Я не смогу встретиться с ним. Просто не смогу. Мне нужно идти.

Грешем обвел комнату взглядом — казалось, он подумывает, не выскочить ли ему прямиком в окно. Над кроватью медленно истекал кровью распятый Христос Тинторетто. Мадонна и Младенец мрачно смотрели в пол, Дева уже много столетий знала, что сыну ее суждено умереть на кресте.

— Лорд Пауэрскорт, прошу вас, помогите мне. Я должен уехать. Должен выбраться отсюда.

Пауэрскорт молча ждал.

— Вы согласитесь отвезти в Англию письмо от меня? Не думаю, что я когда-либо вернусь туда.

— Я буду только рад доставить его. Конечно, Грешем, дорогой мой. Присядьте, напишите ваше письмо. На столе довольно бумаги и прочих принадлежностей. Мне нужно ненадолго уйти, уладить все с этим ленчем. Генералу Бруку придется подыскать других гостей для своего увеселения.

Внизу, в вестибюле, толклась очередная партия американцев, только-только прибывших из Вены. Панноне расторопно руководил их приемом: распределял багаж, выкликал носильщиков — добро пожаловать, заокеанские гости, и примите наилучшие наши пожелания. Пауэрскорту бросился в глаза гостиничный кот, мирно спавший на стойке портье, обвив своим телом горшок с каким-то растением. Снаружи все шел дождь, струйки воды криво стекали по оконным стеклам отеля.

Интересно, додумались ли уже и они до этого? — спросил сам себя Пауэрскорт. — Отец Гилби, монсиньоры, кардиналы. Исповедь в письменном виде. Не нужно ничего говорить в темных исповедальнях — просто оставляешь записку, просовываешь ее сквозь решетку. А попозже являешься за ответом.

У венецианцев, вспомнил Пауэрскорт, вглядываясь в портрет зловещего обличия дожа, висевший над головой Панноне, система была несколько иная. Они веровали не в исповеди, а в доносы, почтовые, так сказать, доносы, опускавшиеся сквозь пасть льва, bocca di leone, в почтовые ящички. Ящики опорожнялись каждую ночь. И во Дворце дожей их было несколько. Обличали врагов, или друзей, или мужа, или ближайшего соседа. Только и нужно было, что написать письмецо и забросить его в львиную пасть. Или в логово льва. Все остальное делала тайная полиция.

Пятнадцать минут, думал Пауэрскорт. Он уже наверняка дописал письмо. Когда Пауэрскорт начал на цыпочках подниматься к своему номеру, Панноне ободряюще похлопал его по плечу.

Номер был пуст. Грешем исчез.

— Панноне! Панноне!

Никто еще и никогда не призывал к себе маленького человечка криком столь отчаянным.

— Он ушел! Птичка упорхнула! Грешем сбежал!

— Не волнуйтесь, лорд Пауэрскорт. За ним же следят официанты. Очень скоро мы будем знать, куда он направился. Однако взгляните, он оставил вам письмо.

На конверте значилось: лорду Фрэнсису Пауэрскорту, отель «Даниэли». Пауэрскорт вскрыл его ножом для разрезания бумаги.

Дорогой лорд Пауэрскорт.

Я хотел бы, чтобы Вы, по возвращении в Англию, написали моей матери. Сообщите ей, пожалуйста, что у меня все хорошо и что я скоро напишу ей. Мне следовало сделать это пораньше. Думаю, она тревожится, когда меня нет рядом.

Я уезжаю во Флоренцию. В Венеции я больше оставаться не могу. Мне кажется, что я схожу здесь с ума. Зеркала не оставляют меня в покое ни на минуту. Потом отправлюсь в Перуджу. Быть может, дорогой заеду еще в Ареццо, а оттуда в Рим. В Риме — или по пути в Рим — я исповедуюсь.

После этого мне придется нарушить некоторые из заповедей. Я думаю застрелиться. Католическая церковь не допускает самоубийства. Однако она и не узнает о нем, пока не будет слишком поздно. Я собираюсь соединиться на той стороне с Луизой, с моей Луизой. Надеюсь, меня допустят к ней.

— Он вернулся в «Пеллегрини», лорд Грешем, — Панноне быстро просматривал самые свежие донесения. — Укладывает вещи. Возможно, направится на железнодорожный вокзал. Там у нас официантов хватает.