Чьи-то тёплые руки мягко обняли Элизабет Кейн за шею.
– Раньше мы учили людей отличать свет от тени, но теперь…
Теплые руки на её шее напряглись. Вдруг стало очень трудно дышать.
– Теперь я должна учиться у них, потому что больше не вижу света…
Голые ноги обхватили корпус Элизабет повалив хрипящую на мягкий пол.
Тонкое костистое запястье ловко протиснулось под подбородок и сдавило трахею.
Во тьме зажглись ослепительно холодные фиалковые глаза.
Ухоженные тонкие и сильные пальцы цеплялись за воздух, за светлые ломкие локоны, бесцельно скребли искусственную кожу. Над ухом раздалось глухое звериное урчание.
– Теперь это их мир, мир, где я мать чудовищ должна стать углем, в кромешной мгле.
Красивое печальное лицо, обрамлённое призрачным ореолом, склонилось над ней. Так близко. Этот холод обжигал. Сквозь угольную тьму омутов глумливо скользили длинные искры давно потухшего костра.
– Чтобы увидеть звёзды теперь мало дождаться ночи, моя милая… моя глупая… моя Лиза.
Пальцы дёрнулись и застыли, перчатка порвалась и под красиво оформленные пластинки набилась безобразно пошлая, белая краска.
Алиса Родхельм улыбнулась в пустоту, явив миру острые кошачьи зубки, затем сладко потянулась, смахнула рукавом кровь из разбитого чужим затылком носа и покачивая узкими бедрами навсегда выпорхнула из своего белого кокона.
Эпилог.
Руки плохо его слушались, но он с отчаянным упорством продолжал ритмично продавливать неподвижную грудь.
– Только живи, – прикладываясь горячим ртом к посиневшим ледяным губам – Живи черт тебя подери.
И внезапно почувствовал тепло ответного выдоха. Вздох кашель. И Барри Стоун обессиленно откинулся на мягкую стену.
Эли Эр Кейн, психотерапевт высшей категории впервые за целую вечность сделала вдох. И неописуемое давно забытое тепло, оглушительной волной разлилось по её одеревеневшему телу.