И теперь я увидел ее лицо. Я увидел ее лицо снизу. На меня сыпалась земля. Мать осыпала на меня землю! Ногами! Ее ноги осыпали на меня землю! На шею, на грудь...
Ее ноги в теплых чулках... Полуспущенные, безумные чулки... Зимние, безумные чулки. Ей ведь было холодно. Теперь ей всегда было холодно... Теперь... Ее тело забыло тепло... Оно уже не кричало. Не требовало. Нет. Все иначе... Оно отвернулось. Да. Мама вошла в долгую-долгую тень...
Я видел ее чулки. Потом она задрала почему-то юбку. Вообще. Да. Будто хотела встать. «Ну вот и все сказала она. — Теперь все».
И она поднялась. Во весь рост. Надо мною. Выше неба! Выше всей этой синевы. Да. Ее лоб... Ее губы... Я их уже не видел! Они были уже не здесь!.. Она отодвинулась. Помедлила. Еще... А потом я услышал — она уходит. Ее шаги... Она уходила. Уходила. А на меня все сыпалась и сыпалась земля... Моя мать, она нисколько не изменилась. Нет. Ее даже могила не исправит. Она умела уйти. Вот так спокойно уйти... Всегда умела. Выпустить из рук и уйти...
Я лежал тихо-тихо. Я так хотел. Да. Я сам все устроил? Все это? Да, наверное. Может быть... Может быть... Я так хотел здесь остаться. В этой яме. Быть вот так. Именно так... В этом доме... В этой яме. И что теперь? Что? Только шорох земли... И все. Паденье земли. И все. Осыпание... Как шепот. Как тихий зов. Шепоты земли... Она права. Моя мать. Ты права, мам... Так и есть. Теперь все... Пусть так... Мне все равно. Пусть. Мне хорошо. Теперь только шепот земли... И тихо. Потом все тихо... Да. И еще раз да...