Спящая красавица

— Это, — говорил по-французски иностранный офицер, зябко поводя плечами и улыбаясь так, будто речь шла о любовной интрижке, которую он завел с местной девушкой, — дело рук ваших беглецов, политических эмигрантов. Я искренне сожалею…

— Да, конечно, — кивнул комендант третьего пограничного района. — Чтобы умыть руки, вы подкинули нам труп, не так ли?

— Это ваш трофей, мосье. Человека этого убили вы. Вернее, его убил один из ваших стрелков.

— Мои пограничники не стреляют в затылок, почти в упор.

— Что поделаешь? — Офицер вздохнул. (Как будто бы та девушка прошла мимо, не поздоровавшись с ним). — Имеет ли для мертвеца значение, как он убит? Не хотите ли закурить, мосье?

Комендант третьего пограничного района в ответ предложил ему свои сигареты. Дождь не прекращался. Они откозыряли согласно правилам, и встреча закончилась.

Уже в полдень, неподалеку от оборонительного сооружения «Момчил-2» офицер контрразведки Н-ский обнаружил какой-то предмет, похожий на кассету от киносъемочного аппарата. Коробочка валялась под телегой, на которой привозили продукты со склада, находившегося в самой северной части плаца — неподалеку от дороги, что вела в Момчилово через село Тешел.

Майор Н-ский надел перчатки и поднял находку. Лицевая и внутренняя стороны были абсолютно сухими, а это значило, что возможные отпечатки пальцев сохранились. Н-ский упаковал её и, приказав своим помощникам выяснить, имеется ли у кого-нибудь из личного состава кино- или фотоаппарат, принялся тщательно осматривать местность.

Искать следы на земле было глупо: на раскисшей земле, на больших и маленьких лужах под ударами дождевых капель вскакивали пузыри. Майор обследовал два ряда проволочных заграждений, разделенных рвом. За складом проволока была перерезана.

Некто из Момчилова или Тешела, или тот, кто прошел через одно из этих сел, проскользнул мимо дозора, пробрался в расположение охраняемой зоны. Он мог проделать это, когда пограничники ожидали противника с юга. А не он ли потерял кассету?

Через час майор Н-ский мчался на виллисе к ближайшему военному аэродрому. А после обеда он уже докладывал начальнику отдела госбезопасности полковнику Манову о своих наблюдениях в районе «Момчил-2».

3

Итак, наши дороги с Аввакумом опять скрестились. Иногда я думаю: случайно ли это происходит? Ненароком я выхожу на этот высокий берег, под которым плещется полноводная река Аввакумовой жизни? Или же я подстраиваю все, чтобы хоть в свете чужой славы выглядеть немножко интереснее?

Что же, припомним некоторые вещи, ибо сейчас, когда я смотрю на события со стороны, мне есть что добавить. Хотя бы о тех моментах в жизни Аввакума, которые предшествовали 27 ноября.

Аввакум, если помните, жил в доме подполковника запаса доктора Свинтиллы Савова на улице Латина. В квартире, на втором этаже, с верандой и старинным камином, он отдавался тихой и спокойной творческой работе. Он вынужден был на какое-то время уйти в тень. Руководство госбезопасности имело основания для подобной консервации и выжидания: Аввакум быстро раскрыл и ликвидировал двух талантливых разведчиков Объединенного центра западной разведки. Можно было предполагать, что противник ищет виновника провала агентов. Захова берегли, но он страдал от подобной заботы. Его острая неутомимая мысль разведчика-профессионала замерла, как стрела на древней терракотовой вазе. Рассматривая этот символ вечного стремления к истине, Аввакум вознамерился завершить свой давнишний научный труд о древних архитектурных памятниках и античной мозаике.

Аввакум принялся за работу, но легче ему не стало. Как только он отрывался от рукописи и книг, холод у него в душе становился еще более пронизывающим, а скука и пустота ощущались даже острее.

Его настроения соответствовали характерам всех обитателей дома на улице Латина. Доктор Свинтилла Савов почти не покидал кабинета, он спешил закончить мемуары, в которых все еще описывал канун первой мировой войны. Лицо его все более серело, а когда он изредка выходил подышать свежим воздухом или погреться в скупых лучах осеннего солнца, то было больно смотреть, как тяжелы для него мягкие войлочные туфли.

Второй тенью была домработница Йордана. Старая дева целыми днями сновала по хозяйству: может боялась, что если присядет, подняться уже не захочется. Не от бессилия, а от сознания, что она уже давно перешагнула тот порог, ради которого живешь.