Спящая жертвенница

Девушки были в курсе, что и на Земле есть люди их пешки, которые на них работают и считаются духовными праведниками, а дьяволов настоящих живыми система не оставляет, потому что это их предатель, знающий правду и выбравший противостояние, это как солдат бросившийся на колья врагов ради отвлечения внимания от остальных и против таких людей настраивают всё общество, чтобы поддерживать покорность стада. Так они и начали путь противостояние с этой угрозой помимо обычной жизни, потому что опыт Веры им позволил понять, что если они проявят безразличие к ним, то тоже впадут в кому или будут мертвы. Да и кто бы поступил иначе и выбрал бы смирение с этим в здравом уме?

Стояла мрачная цитадель отбросов и изгоев общества – исправительная колония в одном здании и тюрьма строгого режима по соседству, от которой веяло мраком и порабощением человека, порабощённого неведомо кем и пошедшего на преступление. От полуразрушенной, хоть и с целыми стенами которые давно не ремонтировали здание тюрьмы кричало нищетой и смрадом, словно от старых носков, что так веяло внутренней политикой нашего правительства не только в отношении тюремщиков, но и народа в целом. Если бы это были руины здания – это было бы просто истинным обликом его нынешнего состояния. Айрат Мухаметов Эрикович в тюремной камере вспоминал, как его голым поставили мыться, что было чем-то вроде процессии посвящения. Так людям объясняли, что они просто выблядки недостойные жизни, которые сорвались и прежними никогда уже не станут, что некоторым зрелым мужчинам даже напоминало армию и помогало на это реагировать риторически. Однако Айрат в этом отношении не был таким бравым, его искренне душила печаль, а тревога и гнев ломили его спину, иногда отдавая в солнечное сплетение яростью на эти обстоятельства. Это общество, эту жизнь. Он не понимал, где реальная причина слома его существования, потому и злился беспомощно на тот мир и эту жизнь. Словно людоед в своём логовище он в этой тюремной камере, будучи пока что один, но ожидая прибытия компании, был яростным, набычившимся хищником, который был готов ко всему. Хищник в ошейнике, в полосатой пижаме, униженный сломленный, но ещё способный укусить – таким Айрат был в этих обстоятельствах. Он конечно не мог себя простить и не мог думать иначе, как во всем виноват только он, что больше винить и некого. Он не сдержался, он был не прав, он потерял человеческий облик и все на этом – он больше ни на что не имеет в этой жизни права, он проиграл эту игру, жизнь кончена, больше нет спасения. Если бы он ещё ограбил кого, убил кого просто так, но нет – он насильник. Его бы простило это общество будь он кем угодно, но насильник – это все уже, это животный самец, не сдержавший низменного инстинкта и проявивший его противоестественно. Он даже сам себя простить за это не мог, не мог оправдать, он мог только беспомощно страдать в этой агонии собственной совести, постепенно теряя волю, рассудок и остатки человеческой гордости без возможности исправить эту ошибку. Тут в камеру привели троих и все – все места заняты, коллектив сформирован. Айрат надеялся, что полиция и охрана им на разболтала за что он сидит, но в страхе перед этим фактом мужчина побледнел и немного его потряхивало от сильной тревоги. Один из вошедших, интеллигентный азиат статного и несколько гордого внешнего вида спросил, явно узнав в Айрате близкую народность, но понимая, что сам гораздо статней по родословной, с чем было связано некое пренебрежение в речи при обращении к Айрату:

– Привет, мужик. Как звать?

– Айрат – робко ответил тот.

Другой, услышавший его имя, на вид стандартной внешности средней полноты мужчина в возрасте, блондин с лысиной на башке и носом картошкой, напоминающий реально заядлого криминалиста с опытом и стажем тоже к нему обратился:

– Айрат! Айрат! – кричал в голос мужчина, заставив Айрата вздрогнуть. – неси-ка сюда наволочки! Да поторапливайся!

Айрат остолбенел, а последний мужик, на вид свеженький и смазливый русский брюнет уточнил:

– И зачем это надо? Ты его пугаешь.

– От него веет насильником. Я просто хотел ему немножко кишечник прооперировать – сказал мужик и уже было хотел того в фарш начать избивать прямо в камере, но азиат остановил его, схватив за руку:

– Даже если у тебя отличное чутьё и, допустим, ты прав, зачем из-за ничтожества сидеть в одиночке и проливать срок отсидки? Опомнись!

– Да, я полагаю, что ты прав, да и спина в пояснице заболела что-то, пойду прилягу лучше.

Так все участники беседы разбрелись и разлеглись по койкам в бетонной камере с решётками, и кто размышлял о содеянном. Кто мечтал о воле вольной, а кто-то перебрасывался словами, отвлекаясь от агонии собственной совести – у всех свои дела в этом заточении, даже в такой агонии безысходности изгои оставались живыми. Вообще это правила выше закона природы – в любых обстоятельствах, в любой жизненной ситуации главное сохранить свою жизнь.

Глава 4