Спящие карты

Уже на похоронах его коллеги рассказали мне как все было. Отец возвращался в город на бортовом Кразе доверху груженном красным кирпичом. Они весь последний месяц выполняли крупный заказ для какой-то строительной организации. У въезда в город, на обочине перед небольшим мостиком через глубокий овраг пристроился пошарпаный москвичонок. Водитель ковырялся под капотом, а женщина и ребенок с мячом в руках стояли рядом. Как выяснилось позже, в этот момент жена пилила мужа за то, что он истратил все отложенные деньги на покупку этой развалюхи, которую необходимо чинить через каждый километр. Муж слабо огрызался и мысленно проклинал общительного кавказца в безразмерной кепке-аэродроме на авторынке, все-таки убедившего его, что машина – зверь и пробегает безо всяких проблем не один десяток тысяч километров. Родители даже не заметили, когда выронивший мячик пятилетний малыш выбежал вслед за игрушкой прямо под колеса тяжелогруженого Краза. Отец мог бы просто попытаться затормозить. Может бы и успел остановиться. Но он выбрал единственный вариант, при котором ребенку ничего не угрожало. Снеся ограждение моста, Краз рухнул в овраг. От кабины практически ничего не осталось. Сперва удар о землю а потом рухнувший сверху груз кирпичей превратил ее в измятую пивную банку, которую опустошив, скомкали рукой. Отца хоронили в закрытом гробу.

Я умышленно опоздал, не желая видеть процедуру погребения.

У свежего холма раскисшей земли прикрытого несколькими венками застыла одинокая фигурка Ди. Вокруг лишь густой лес надгробных памятников и пошатывающиеся силуэты землекопов в конце мощеной плиткой дорожки.

Опираясь на подаренный вчера костыль, подхожу ближе.

Не смотря на моросящий дождик, Ди без зонта. Обычно растопыренный ежик светлых волос, превратился в некоторое подобие мокрого берета. Капельки дождя, скользя по щекам, конкурируют в слаломе с редкими слезинками. А может это вовсе и не слезинки. Не похоже, чтобы девушка плакала. На ее лице застыло упрямое выражение, как будто она не согласна с тем, что произошло и собирается подать протест.

– Простудишься, – прикрываю ее своим видавшим виды потертым зонтом.

– Я думала ты уже не придешь, – глухо звучит ее голос под шепот дождя.

– Я не мог не придти. Подержи, пожалуйста, зонт.

Осторожно, мелкими шажками, чтобы не поскользнуться на превратившейся в кисель земле подхожу к могиле. Скудный букетик стойких астр ложится между двумя венками. Мимоходом читаю надписи на лентах. «От союза ветеранов». «Любимому племяннику Сергею…» У изголовья стоит круглый венок, увитый черной лентой, лишенной каких либо надписей. На черном фоне всего лишь один неразборчивый рисунок. Даже не рисунок, а краешек какого-то значка. Я уже готов развернуться и уйти из этого мрачного места, но венок тянет меня как магнит. Рука еще только касается ленты, чтобы повернуть, а я уже знаю, что там увижу. Промокшая ткань распрямляется и перед моими глазами появляется знак пик. Обычная карточная символика так неуместно выглядящая в подобном месте.

– Где она? – кричу, одновременно взвывая от боли, из-за неловкого движения.

– Кто? – непонимающе смотрит из под зонта Ди.

– Здесь была женщина в кресле-каталке?

– В чем?

– В инвалидном кресле.

– Да. Уехала незадолго до твоего появления. Она не смогла сама положить венок, коляска завязла в грязи, поэтому попросила меня. А что случилось?

– Это была Дама, – чуть ли не простонал я. – Опиши ее подробнее. Я хочу быть уверенным.

– Та самая? – округлила глаза Ди.

– Да-да. Как она выглядела?

–Ну не знаю. Она в коляске была. Больше ничего не помню. Как-то не до этого было.

– Ну, хоть что-нибудь ты запомнила? Волосы, лицо, глаза?

Мой крик полон холодной злости. Даже неторопливо шествовавшие землекопы остановились и обернулись в нашу сторону. Обычно принято в таких местах разговаривать тихо, но мне сейчас наплевать на то кто и что подумает! Мне нужна информация! Кровь износу нужна!

– Обыкновенная женщина…

– Ну не можешь же ты совсем ничего не помнить. Глаза же у тебя есть?

– Есть, – потупилась девушка. – Дима, не кричи на меня, пожалуйста.

– Я не кричу!

Мне хочется ухватить ее за плечи и трясти до тех пор, пока не узнаю что хочу. Я должен быть уверен, что женщина в инвалидной коляске – Дама. Не знаю, что это мне даст… и кто кроме нее мог приехать и положить такой венок…

– Кричишь, – тихим укором льется ее голос.

– Хорошо, я не буду кричать.

Беру себя в руки, и стараюсь говорить потише. Кажется, что от напряжения я превращу деревянную рукоять костыля в жменю щепок.

– Глаза… – потерла лоб Ди. – У нее были необычные глаза.

– Какие необычные?

– Как лед. Холодные. Когда она взглянула на меня, даже как-то холодно стало. Как будто насквозь видит. И еще попросила у меня прощения. Я поинтересовалась за что, а она так ничего и не ответила.

– Она. Нет никаких сомнений.