— Убирайся отсюда, ты, чертова кретинка, — сказала Лэмпли.
— Вот почему я и привела Жанетт. — Тут Энджела выкинула руку:
— Ну, это все меняет.
— Не издевайтесь. — Рука, которую подняла Энджела, опустилась в ее сторону. Куртуазность её поведения сошла на нет. — Не издевайтесь надо мной, офицер.
— Остановимся на этом, заключенная.
Жанетт решила, что или сейчас или никогда.
— Офицер Лэмпли, простите. Мы не пытаемся доставить вам неприятности.
Ван, которая неторопливо начала подниматься со стула, немного успокоилась. В отличие от Фицрой, которая в основном жила на Плохих рапортах, владея ими как чертовой собственностью в Монополии, Сорли была известна своим дружелюбным поведением. По словам Ри Демпстер, Сорли была обесчещена этой ядовитой жабой Петерсом. Ван предполагала, что сможет ее выслушать.
— В чем дело?
— Мы хотим приготовить кофе. Какой-нибудь особенный кофе. Который поможет всем взбодриться.
Ван подержала палец на кнопке интеркома секунду или две, прежде чем ответила, а затем спросила очевидное:
— Что вы имеете в виду под
— Крепче, чем обычный кофе, — сказала Жанетт.
— Вы тоже можете его попробовать, — сказала Энджела, и попыталась выдать душевную улыбку. — Правда, очень крепкий.
— О, это просто то, что мне нужно! Целая тюрьма, полная кайфующих заключенных! Это было бы замечательно! Дай угадаю, Фицрой: секретный ингредиент — это крэк.
— Ну… не совсем. Так как у нас его нет. И позвольте спросить вас вот что: а есть ли альтернатива?
Лэмпли призналась, что не знает.
Заговорила Жанетт.
— Офицер, как только по тюрьме поползут слухи об Aвроре, сюда придут люди, чтобы получить определенные ответы. — Ее внезапно это осенило, и она попыталась сформулировать мелькнувшую мысль. За исключением Моры Данбартон и еще нескольких пожизненников, для остальных заключенных всегда маячила надежда: конец их срока. Свобода. Во всех отношениях Грипп Аврора было внезапным крушением всех надежд. Никто не знал, что происходит после того, как засыпаешь, если что-то вообще происходит. Это было обратной стороной небес. — Они будут напуганы и взволнованы, еще чуть-чуть, и они соберутся все вместе и придут сюда, чтобы получить конкретные ответы, и у вас могут возникнуть серьезные неприятности… — Жанетт была осторожна, чтобы не использовать слово бунт, но это была именно та неприятность, которую она имела в виду. — Они уже
— И ваш
— Нет, офицер, — сказала Жанетт. — Это не то, о чем я думаю.
Рука Лэмпли нашла ее татуировку на бицепсе в виде надгробия, с надписью ВАША ГОРДОСТЬ. Она позволила пальцам блуждать по линиям. Фокус ее взгляда дрейфовал вверх, к чему-то выше мониторов Будки.
Часы, — подумала Жанетт, — скорее всего там висят часы. У Лэмпли была утренняя смена. Она, вероятно, легла спать около девяти вечера, чтобы встать в пять или пять тридцать утра и поехать на работу. С часов в камере Жанетт знала, что сейчас около пяти вечера — уже темнело.
Офицер повернула голову на крепкой шее. Под ее глазами были круги, заметила Жанетт. Это было то, что двойная смена делает с тобой.
— К черту, — сказала Лэмпли.
Жанетт не могла слышать через звукоизоляционный барьер, но она разобрала фразу по губам офицера. Лэмпли откинулся назад к интеркому.
— Скажи мне, заключенная, о чем ты думаешь. Я хочу это слышать.
— Я думаю, что это даст людям надежду. Заставит их почувствовать, что они что-то делают. И даст немного дополнительного времени, прежде чем ситуация взорвется.
Взгляд Ван снова поднялся вверх. Обсуждение продолжалось еще некоторое время, в конце концов, превратившись в переговоры, и, наконец, в план, но это был тот момент, когда Жанетт поняла, что победила офицера Лэмпли — её взгляд на часы.
Клинт и Коутс снова находились одни в кабинете начальника тюрьмы, но поначалу никто из них ничего не говорил. Клинт восстановил дыхание, но его сердце по-прежнему делало
— Спасибо, — сказал он.
— За что?
— Что прикрыла меня.
Она опустила взгляд. Для Клинта она выглядела как уставший ребенок не так давно вернувшийся с игровой площадки.
— Я только что избавилась от гнилого яблока в нашей корзине, Док. Это должно было быть сделано, но больше я не желаю от кого-либо избавляться, не тогда, когда я уже на пределе. По крайней мере, все остальные на месте.