Спящие пробудятся

Это был знак, из коего следовало извлечь поучение. Дурасы Эмре, известное дело, — ашик, влюбленный. Сердце у него — что теплая лепешка. Но умудренный годами и познаниями шейх ахи, он как мог оплошать? Выходит, не каждое знание об одной душе пригодно, если соберутся люди гуртом. Сколько же должно их быть, чтоб явилась разница? Десять? Сорок? Сто? Вот ведь он, Ху Кемаль, спокойно управляется со своими восемьюстами торлаками, а шейх с двумя тысячами ахи… Нашел! Не в числе дело, а в общине, в цехе, в сословии. Сегодня деревенские встали заодно с торлаками, вчера — с купцами против торлаков. И все вместе мы против беев и улемов. Так оно и есть! Нет, не шейх оплошал, а, скорей всего, он, Ху Кемаль: не сумел убедить. Оттого ли, что сам не верил — ведь его пришлось уговаривать. Или оттого, что знать одно, а научить — другое? Тут вспомнил он наставление учителя своего Бедреддина в первый год ученичества в Эдирне: «Познавший, коль скоро желает он передать хоть часть своих знаний, должен объяснять непонятое в определениях, почитающихся понятными среди слушателей». Не в том ли загвоздка, что сегодня пришлось ему говорить разом с людьми разных общин, а потому и разных понятий? Может, надобно с каждым толковать врозь? И снова высветлилась в его сердце заповедь учителя: «К истинной цели ведут лишь истинные средства». Каждое решение есть выбор средства, иначе шага к цели или прочь от нее. А учиненное сегодня? Что вело к цели: правеж над бейскими слугами или победа братьев над самими собой, отказ от мести? Ху Кемаль покрутил головой. Как не хватало ему сейчас учителя или Бёрклюдже Мустафы, любого из старших мюридов Бедреддиновых.

Шейх ахи окончил молитву, сложил коврик и приветствовал Ху Кемаля. Тот собрался было кликнуть писаря, но шейх опередил его: время позднее, надобно-де скорей отпустить женщин, которые чуть не с утра его дожидаются. В тот день, когда предводитель торлаков оповестил город о новой победе Истины, вдова старшины поварского цеха созвала у себя на посиделки женщин. Было решено взять на себя свойственные женскому полу работы — стирку, стряпню, готовку айрана, сыров, курута, дойку, шитье — и делать сие сообща на целый квартал. А способные носить оружие да опояшутся палашом по примеру своих прабабок баджиян-и-Рум, то есть «сестер Рума», встанут рядом с воинами ахи.

Ху Кемаль видел распоряжавшихся в поварнях женщин. Но о таком решении услышал впервые. Заметив, как просветлело его лицо — то была первая радостная весть за весь день, — шейх предупредил, что ликовать пока что рано. Выбранная начальницей над сестрами-воительницами явилась в обитель с жалобой, а может, и с угрозой, пусть Ху Кемаль сам рассудит. Не решившись обратиться к шейху, поделилась с его женой. Вчера перед вечерней молитвой два торлака, Ягмур и Боран, завалились в харчевню квартала Чайбаши, неподалеку от обители, и стали приставать к служкам и стряпухам с непотребными словами. Когда их выдворили вон, принялись орать на улице песни, а затем у источника, давая волю рукам, охальничали над пришедшими по воду молодухами и девицами. Гонялись за ними по кварталу, науськивали ученых псов, чтобы сбивали женщин, как стадо овец, в гурт. Воительница била челом, дабы шейх отвадил торлаков безобразничать, наглотавшись гашиша, не то сестры Рума сами их проучат, да так, что торлакам на люди показаться будет зазорно.

Ху Кемаль помрачнел. Знал он этих собак Борана Торлака. Стоило им учуять запах гашиша, как здоровенные пастушьи псы превращались в щенят: вывалив алые слюнявые языки, садились на хвост и махали лапами, покуда не бросят в их разверстые пасти кусочек дурмана. Тогда отходили прочь, валялись, повизгивая, на спине, довольные, засыпали.

Ху Кемаль кликнул служку, велел вызвать из стана Абдала Торлака. Немедля!

Конечно, торлаки изголодались без женщин, но где было найти таких, что согласились бы разделить бродячую жизнь? Сегодня здесь, а завтра — бог весть, зимой в городах, а летом — в горах. Женщине нужно гнездо, где она могла бы выпестовать своих птенцов. Правда, кое-кто из торлаков все же был женат, чаще всего на туркменках из кочевых, юрюцких племен, привычных к жизни в шатрах, уходу на летниках за скотом, езде верхами, умевших носить младенцев своих за спиною. Иногда заключали торлаки еще и браки на время — сийга, но они больше походили на куплю-продажу, чем на супружество. Вот и вышло, что до сей поры холостяковал и сам Ху Кемаль. Ему впервые подумалось, что новое устроенье земли может и тут все изменить.

Бесстыдная выходка разгульных торлаков грозила, однако, непоправимой бедой. Наверняка о ней был наслышан уже весь город. Ахи не прощают посягательств на честь своих женщин. Если немедля не поправить дела…

Шейх ахи будто продолжил его мысли:

— Позор нужно смыть позором, иначе между нами ляжет кровь. И еще: не считает ли высокочтимый друг, что настал удобный случай, воспользовавшись коим можно подкрепить отказ от прежних обыкновений решительным запретом на гашиш, на вино?