Спящий

— Да. Только не здесь, не в Новом Вавилоне. Завтра мы улетаем на континент, не забыла? Можем остановиться на неделю в Мадриде, а оттуда перебраться в Барселону. Как тебе такая идея?

— Идея просто замечательная! — улыбнулась Лилиана, но тут же наморщила лоб. — Подожди, Лео! Ты сказал — завтра? А у меня будет время повидаться с родителями?

— Вылет назначен на половину шестого вечера, — успокоил я ее и обернулся от окна. — А они разве еще не знают о нашем отъезде?

— Не было подходящего случая сообщить, — легкомысленно ответила Лили. — Завтра расскажем. Ты ведь поедешь со мной?

— Если это необходимо…

— Лео, не волнуйся! Папа с мамой от тебя без ума. Они не запрут меня дома!

— Очень на это надеюсь, — усмехнулся я.

— Хотя… — вздохнула Лилиана. — Ты точно не хочешь задержаться в Новом Вавилоне?

Я не хотел. В столице было проще простого случайно повстречаться с кем-нибудь из старых знакомых, а мне вовсе не хотелось вновь попасть в поле зрения Третьего департамента или хуже того — людей из окружения ее величества. И потому ответил я одним коротким безапелляционным:

— Нет!

Лилиана прекрасно расслышала проскользнувшую в моем голосе нотку раздражения и вскинула голову.

— Лео, тебя что-то беспокоит?

Я вздохнул. Давным-давно стоило посвятить Лили в некоторые тайны своего прошлого, но на это попросту не хватало духу. Я боялся. Боялся напугать, боялся оттолкнуть. И потому молчал.

Не стал я раскрывать истинных причин своего беспокойства и сейчас. Отвернулся к окну и посмотрел на серый город, затем с тяжелым вздохом произнес:

— В газетах пишут, ее величество преставится со дня на день. У ее высочества здоровье тоже не самое крепкое. Рабочие устраивают стачки. Социалисты требуют роспуска императорского совета и учреждения выборного сената. Анархисты швырнули бомбу в министра юстиции, тот лишь чудом избежал смерти. Стреляли в судью Высокого императорского суда. Закидали бутылками с керосином призывной пункт. И так — каждый день. Я хочу оказаться как можно дальше отсюда, когда все полетит в тартарары.

— Как скажешь, дорогой. Как скажешь.

Я наклонился поцеловать Лилиану и предупредил:

— Вернусь часа через два.

— Я буду ждать, — вздохнула она, раскрыла журнал и вдруг поинтересовалась: — Помнишь, как мы останавливались здесь первый раз, в июне?

— Да. А что?

— Я тогда лежала в кровати и все ждала, что ты постучишься ко мне. Но так и не дождалась стука в дверь и уснула.

— Могу постучаться прямо сейчас, — с улыбкой предложил я.

— Нет! — не согласилась Лили. — Иди по своим делам. А я буду томиться в ожидании стука. Ты ведь постучишь?

— Всенепременно постучу, — пообещал я, еще раз поцеловал подругу и ушел в собственный номер, смежный с апартаментами Лилианы.

Надолго там не задержался. Только поменял сорочку на свежую, повязал шейный платок и надел пиджак. Ни зонт, ни плащ брать не стал — на улице было хоть и пасмурно, но сухо. Сезон осенних дождей еще не наступил.

Выдвинув верхний ящик секретера, я вынул из него паспорт, бумажник и «Цербер», рассовал их по карманам и направился на выход.

— Лео! — окликнула меня Лилиана.

— Да? — заглянул я в дверь смежного номера.

— Возвращайся скорее. И не забудь — мы приглашены вечером к Альберту и Елизавете-Марии!

— Не беспокойся, задерживаться не планирую, — спокойно уверил я Лилиану, хотя приглашение на ужин совсем вылетело у меня из головы.

После триумфального выступления в Монтекалиде, завершившегося обмороками и массовыми галлюцинациями, Альберт Брандт приобрел скандальную известность настоящего кудесника слова и стал желанным гостем на столичных светских раутах. Вместо возвращения в Новый Свет он снял дом где-то неподалеку от академии и готовился поставить в Императорском театре собственную пьесу.

Проигнорировать приглашение поэта было бы с моей стороны по меньшей мере невежливо — кто знает, когда доведется вернуться в Новый Вавилон? — и оставалось лишь уповать на то, что в гости к Альберту не соберется вся столичная богема.

Я взял с полки котелок и вышел в коридор. Лифтом решил не пользоваться, вместо этого направился к лестнице, размышляя, какую безделушку подарить Альберту на память.

Проходя мимо стола коридорного, я небрежным кивком поприветствовал заспанного клерка, спустился на первый этаж и направился к стойке портье, но меня опередил шустрый господин средних лет, худощавый и рыжеволосый.

— К господину Витштейну, — произнес он с явственным ирландским акцентом, а когда портье открыл журнал, представился: — Линч. Шон Линч.

Клерк отыскал фамилию в списке гостей и молча указал на лифт, потом с дежурной улыбкой обратился ко мне:

— Чем могу служить, господин Шатунов?

Я поймал себя на том, что слишком уж пристально смотрю вслед рыжеволосому ирландцу, встрепенулся и выложил на стойку ключ от номера.

— Просто хотел оставить ключ!

— Будут какие-то пожелания?

— Нет, ничего, — покачал я головой и, нервно помахивая рукой, зашагал через вестибюль.