СПЯЩИЙ ГОРОД

– Скорее уж от перепада давления – наша кровь закипит раньше, чем мы начнем задыхаться. Впрочем, вам эти подробности ни к чему – я не собираюсь доставлять ублюдку удовольствия видеть нашу смерть. – Майор вытащил из кармана рацию с примотанной к корпусу пластинкой-ключом. – Боюсь, придется возвращаться ни с чем. Если, конечно, вообще есть смысл возвращаться…

Зельц не ответил и, вытащив сигарету, закурил – впервые с момента высадки на станции.

Не привыкший откладывать в долгий ящик никаких дел, Московенко уже коснулся пальцем клавиши вызова, когда за спиной раздался неунывающий голос

– Ой, я не могу, гляньте на это чудо в форме! Ну, Мудель, ты и мудель, чистое здоровье!

* * *

Жуткое зрелище гибели двух бойцов от клыков и когтей атаковавших тварей потрясло Муделя настолько, что он даже забыл на время о своей ужасной ране и любезно выданном господином майором шприц-тюбике с дарующим чудесное забытье зельем.

К чести несгибаемого фельдфебеля, он совсем даже не испугался, а то, что глаза закрыл, – так это дабы не видеть чужих страданий и не становиться вящим свидетелем столь интимного процесса, каковым является чья-то смерть…

К счастью, все окончилось благополучно – кровожадные существа были побеждены даже без его, Муделя, участия, и он мог наконец заняться своим боевым ранением. Правда, некоторые сомнения внесли в его бесхитростную солдатскую душу сказанные этим непонятным голосом слова относительно их немедленной гибели (кто это говорит, фельдфебель так и не понял да, впрочем, и не старался особенно понять), однако он без особого труда заставил себя не думать об этом – в конце концов не он сейчас старший по званию офицер…

Успокоившись, Мудель глубоко вздохнул и провернул колпачок шприц-тюбика, прокалывая перепонку однокубового резервуара. Вздохнув еще раз, выбрал место на бедре, куда, как когда-то объяснял ему санитар Карл Линкер из второго мотопехотного, следовало производить инъекцию, и, крепко зажмурившись, бесстрашно ткнул иглой…

Уколов Мудель боялся с детства… Точнее, с того самого момента, когда неуемное желание в кратчайший срок покорить двухколесного железного коня привело его на резко пахнущую карболкой больничную койку. После выписки будущий фельдфебель отметил в себе некоторые изменения, связанные как с категорическим неприятием всех видов и марок велосипедов, так и с паническим страхом перед самыми разнообразными медицинскими процедурами, коими во множестве пользовали его лечащие врачи…

Посему не стоит и удивляться, что рука фельдфебеля, помимо его воли, слегка отклонилась в сторону и игла, вместо затвердевших в ожидании болезненного укола бедренных мышц, вошла в мясистую ткань биокомпьютерного нервного волокна, возле которого возлежал раненый «солдат рейха»…

* * *

– Нет, ты посмотри, командир, что этот красавец сотворил! – Истерически хохочущий Окунь ткнул пальцем в сиротливо торчащий из белесого ствола пустой шприц-тюбик. – Решил облегчить нашему другу страдания и провел обезболивание по всем правилам военно-полевой медицины! Ой, не могу. – Лейтенант хлопнул по плечу испуганно сжавшегося и вконец обалдевшего Муделя. – Ну, звездец, чистое здоровье… Наследник Пирогова военный анестезиолог фельдфебель Мудель! Ну, че застыл-то? Давай, ампутируй теперь ему конечность, «гений, парадоксов друг»…

Московенко, мысли которого были весьма далеки от всех вместе взятых муделей, биокомпьютеров и растраченных не по назначению обезболивающих средств («хотя неплохо было бы, конечно, чтобы нашего телепата на омнопоне „повело“), сдержанно хмыкнул и вновь собрался было начать свой первый и последний сеанс связи с Городом, но…

Вызванная последней сказанной фразой ассоциация не дала ему нажать на кнопку вызова… Что-то очень-очень далекое, неоформившееся еще в полноценную мысль, слабый отзвук всего того, о чем говорила Хранительница… Некое слово, ключ к недоступному пока знанию… Эфемерный призрак возможного спасения…

– Окунь, – сдавленным голосом позвал майор, лейтенант с готовностью обернулся к командиру и вопросительно качнул головой. – Повтори, что ты только что сказал…

Если Окунева и удивила просьба майора, то вида он не подал:

– Ну… наследник Пирогова… анестезиолог… ампутация… Что именно-то?

– Дальше… – Напрягшийся, словно почуявшая дичь борзая, Московенко, затаив дыхание, вслушивался в самого себя, ожидая появления того самого отзвука. – Дальше, Андрюшка…

Тот факт, что командир назвал его именно «Андрюшкой», кое-что да значил, и Окунь, старательно наморщив лоб, продолжил:

– Ампутируй конечность… гений… парадоксов друг… э… все, кажется…-Лейтенант осекся, увидев в глазах майора короткую вспышку понимания… Вот только понимания чего?

– Последнюю, Андрюша, повтори еще раз последнюю фразу… – Голос Московенко стал пугающе тихим, теперь он говорил едва различимым шепотом…

– Гений, парадоксов друг… – неуверенно повторил тот. – Это Александр Сергеевич Пушкин, великий русский поэт с очень хитрой и запутанной эфиопской родословной – стыдно не знать, товарищ майор, школьную программу за пятый класс! – в обычной своей манере докончил он.