Спящий пробуждается

Он из тех колониальных офицеров, которые высидят в седле верхового верблюда столько же, сколько и за рулем автомобиля, а после двухмесячного отпуска в Париже или Нанси уверенной походкой снова ступят на песок Сахары.

Человек, чье сердце превратилось в высеченный из камня символ Долга.

— Ах, вы спрашиваете, стреляем ли мы во взбунтовавшихся туземцев? Да, мы это делаем, но только из соображений собственной безопасности. Поймите, что мы здесь на войне. Сущность войны заключается не в том, чтобы миндальничать друг с другом.

— Вы убеждены в правильности того, что совершается в Алжире по отношению к местным жителям?

— Дело вот в чем. Свет неосязаем и неощутим, но он реален. Если бы я не верил в единственную абсолютную ценность, во Францию, я не верил бы ни во что, даже в правильность того, что происходит сейчас в Алжире.

Комендант Дуэ раскурил трубку. Луч света, пробившийся в его кабинет сквозь щель в жалюзи, отразился от граней стеклянной пепельницы и заиграл множеством радужных зайчиков. Вентилятор монотонно бормотал свою колыбельную.

— Видите ли, служба в Сахаре имеет свои особенности. Она исчерпывает в нас не только физические силы, но и французский дух. Поэтому вы не должны удивляться, господа, если французские колониальные методы здесь, в Алжире, иногда не соответствуют традиционным представлениям о французской галантности.

— Конечно, конечно, — киваю я головой. — Люди и не поверили бы, как европейские методы в колониальном климате утрачивают свои традиционные качества.

— Вот, вот, — грустно соглашается комендант. — Впрочем, с туземцами после нескольких небольших инцидентов установились очень хорошие отношения. Некоторые из них очень милы. Достойные граждане африканской Франции. Кстати, завтра я еду в гости к шейху Бенгане в область Тольги и Бискры. Приглашаю вас с собой, господа, и надеюсь, что не в ваших интересах отвергнуть мое предложение. По окончании нашей небольшой экскурсии вы сможете воспользоваться ближайшим экспрессом Бискра — Алжир.

Ага. Вот о чем идет речь. Удалить двух «милых» иностранцев из района военной территории Южных областей.

И как можно скорее.

Ну что же, Бискра все равно лежит на нашем пути.

Все ясно.

— Mon commandant, ваше благородное предложение обязывает нас от всего сердца поблагодарить за него.

— Это все, господа, что я могу для вас сделать. Поэтому я и приказал своим людям проводить вас сюда в форт. Исходя из ваших собственных интересов, исходя из вашей безопасности. Если бы вы, вопреки моим предостережениям, захотели оставить форт, в ваше распоряжение поступает лейтенант Леклерк. Иначе я не могу ручаться за вашу личную безопасность. Леклерк кстати покажет вам коллекцию окаменелостей и предметов, найденных при раскопках, собранных здесь в форте. Это остатки древних культур, браслеты, ожерелья из зубов и тому подобное. Во время ужина и после него вы, разумеется, наши гости.

Иными словами: без лейтенанта Леклерка не смейте совать свой чехословацкий нос в наши колониальные дела.

Лейтенант Леклерк с виду милый, симпатичный молодой человек. В отутюженных брюках, в рубашке цвета хаки с короткими рукавами, он двигается с легкостью танцовщицы. Французское остроумие сыплется из него, как искры из рождественского фейерверка. На руке у него элегантный хронометр, комбинированный с компасом. При каждом движении руки движется и воздушный пузырек в маслянистой жидкости под стеклом. Все это позолочено. Ногти тщательно отшлифованы.

Так же отшлифовано и каждое его слово.

Интеллигентный, образованный, знаток древних культур.

И все-таки он активно поддерживает политику силы — последнее слово европейских держав в Африке. Той политики, которая, к сожалению, постоянно углубляет и без того глубокую пропасть между народами Алжира и Франции.

— Как вы относитесь к будущему колониальных режимов в Африке, мсье лейтенант? — пробуем мы уколоть этого франта.

— О ла, ла, что за вопрос? — рассмеялся Леклерк. — Политикой, господа, я принципиально не интересуюсь. Это я предоставляю другим. Я служу здесь, в Джеллале, потому что принес присягу Французской республике. Но вам я могу сказать, что охотнее бродил бы по парижскому Монмартру со своей Vivienne. Красивая девушка, а?

Мы рассматриваем фотографии. Вивьенна, Сюзанна, Ивонна, Одетта. Личики, какие можно видеть в парижском метро между шестью и девятью вечера. У всех ротики в форме сердечка.

— В этом я очень разборчив, господа. Количество не должно идти в ущерб качеству. Это мое политическое кредо, в котором не изменило запятой мое пребывание среди алжирских песков. О, Париж! — закончил наш невольный приятель, и его протяжный вздох был прерван резким ударом кулака по столу.

— В этом вшивом форте единственное развлечение — слушать джаз по радиопрограммам. Мечтать о фонарях на набережной Сены и о прогулках вокруг прудов в Булонском лесу. А здесь надо натирать спину лимонной кислотой против этих милых существ — комаров. Иногда они устраивают настоящие вторжения. Человек должен сыпать во все кушанья атебрин. Какая уж тут политика!