Спят усталые игрушки

На столе пускал пар чайник. Я с благодарностью покосилась на веселую Алиску. И кипяток у нас теперь всегда, и обжигающий кофе. Картошка выглядит изумительно: аккуратные, ровные клубни, посыпанные укропчиком, и мясо зажарено в духовке огромным куском.

Мы в молчании поедали вкусный ужин. Я тихонько разглядывала незнакомых людей. Три не слишком красивые дамы и пять смазливеньких парнишек. Алиска всегда терпеть не могла возле себя интересных женщин и мужчин старше двадцати пяти.

– Интересуешься, – ухмыльнулась балерина, – сейчас познакомлю. Это…

Но она не успела договорить. С улицы раздался жуткий вой. От неожиданности Зайка уронила вилку, а кто-то из гостей громко ойкнул.

– Что это? – прошептала, бледнея, Маша.

– Наверное, бродячая собака в сад залезла, – отчего-то посинев, предположил Кеша.

– Не надо пугаться, – твердо сказал Филя, – просто Мумо вернулся!

– Кто? – почти в один голос вскрикнули присутствующие.

– Сейчас я его прогоню, – пообещал Филя и выключил свет.

В почти полной темноте слышалось только возбужденное сопение наших собак.

– О, Мумо! – завелся колдун, открывая окно. – Уходи в свои владения, заклинаю тебя духом Юмо и зеленой лозой священного дуба, о, Мумо!..

Но в ответ на его призывы из сада слышался все тот же утробный вой, иногда срывающийся на визг.

– Ужас, – прошептала Зайка.

– А он к нам не войдет? – опасливо спросила какая-то дама.

– Мумо, о, Мумо, – заявил Филя, потрясая чем-то, больше всего похожим на корзинку для спиц, – Мумо, уходи.

Мне надоел этот цирк, и я тихонько выскользнула из столовой, открыла входную дверь и выглянула в сад. Рядом со ступеньками, в тени большой ели сидел абсолютно несчастный мопс Хуч и издавал напугавшие всех звуки. Толстенький, симпатичный Хучик – большой любитель вкусной еды и мягких диванов. Холодную погоду он не переносит на дух и длинные, темные зимние месяцы проводит, зарывшись в груду пледов. Оживляется Хучик только при виде съестного, нюх у него невероятный, а слух, как у горной козы. Если ночью я собираюсь съесть шоколадку – грешна, люблю уничтожать сладкое в постели, – Хуч несется в мою спальню со всей скоростью, какую способны развить его маленькие кривоватые ножки. Отказать ему в угощении невозможно. Огромные карие глаза мопса глядят на вас просительно, розовый язычок подрагивает. Руки сами засовывают ему в пасть сладкие кусочки. Проглотив подачку, Хуч залезает на кровать, укладывается под одеяло и преспокойно засыпает. Гулять он не любит. Аркашка выпихивает мопса за дверь пинками, а пес сопротивляется изо всех сил, цепляясь лапами за порог. Летом, впрочем, может пройтись по саду, зимой же норовит пописать в кошачий туалет. Наши киски, гневно фыркая, пытаются выгнать оккупанта из своего сортира. Пару раз Хучу крепко досталось от Фифины и Клеопатры, но мопсик несгибаем. Если на улице дождь, снег, ветер, холод, он невозмутимо усаживается на гранулы «Пипи-кэт».

Сегодня ему фатально не повезло. Сначала выволокли и заставили нежными лапками бродить по мартовским ледяным лужам, а потом просто, в общей суматохе, забыли впустить в дом; завоешь тут от ужаса и негодования.

– Хучик, иди сюда, – позвала я собачку.

Но мопсик не двигался, продолжая громко плакать.

Пришлось прямо в уютных домашних тапочках топать к нему под елку. Так, понятно. Дурацкий серебряный комбинезон, в который зачем-то нарядили бедолагу, сполз с задних лапок, штанины запутались, и Хуч потерял способность к передвижению. Вытряхнув его из прикида, я подхватила дрожащего песика и внесла в дом. Хуч опрометью бросился в кошачий туалет. Вот ведь какой принципиальный: умру, а не стану писать в такой холод на улице.

В гостиной царило ликование.

– Где ты вечно шляешься, – накинулась на меня Алиса, очевидно, успевшая как следует налечь на коньяк, – самое интересное пропустила. Мумо ушел, взвизгнул последний раз и убежал, Филя его напугал.

Колдун устало поправил прядь волос.

– Да уж, пришлось повозиться, израсходовал почти весь энергетический потенциал. Зато теперь сюда не войдут никакие несчастья…

– Потрясающе! – прошептала одна из дам, посверкивая серьгами. – Невероятно!

– Восхитительно, – отозвалась Зайка.

– Здорово, – резюмировала Маня.

– Честно говоря, я струхнул маленько, – признался Кеша. – Он так выл, и сначала я подумал, что это собака, но потом стало ясно: ни одному животному не издать подобных звуков.

Я поглядела на блаженно раскинувшегося в кресле Хуча. Относительно умственных способностей Алиски и ее подруг никогда не заблуждалась – тупы, как пробки. Но кто мог подумать, что мои домашние такие же придурки!

На следующий день с утра поехала разыскивать детский дом, где воспитывалась Людмила Шабанова. Ну не может быть, чтобы там не осталось документов или людей, помнящих девочку.

Но молодая бойкая директриса тут же меня разочаровала.

– Сколько лет вашей Шабановой?

– Вокруг тридцати.

– Значит, больше десяти годков прошло после выпуска, здесь за это время семь начальников сменилось.

– Может, личное дело где лежит? – спросила я, понимая безнадежность вопроса.