Спят усталые игрушки

Не раздумывая долго, я нажала на пупочку три раза. Судя по табличке, откроют мне Решетниковы.

Загремели замки и цепочки, безразмерная створка распахнулась, и перед глазами предстал длинный и темный коридор. Стены увешаны велосипедами и корытами, по бокам какие-то сундуки, узлы и кучи газет. Бог мой, самая настоящая московская коммуналка.

Мое детство прошло в такой же на улице Кирова, ныне Мясницкой. Даже не помню, сколько у нас там было соседей – то ли пятнадцать, то ли двадцать. Перед туалетом висел список посещений. Наше с бабушкой приходилось на десять утра. Считалось, что вперед следует пропустить тех, кто торопится на работу и в школу. Но мы не слишком горевали. Под кроватью стоял предмет, который дедушка весело именовал «ночная ваза».

По коридору дети ездили на самокатах, в огромной сорокаметровой кухне играли в прятки. Там стоял изумительный буфет, оставшийся от прежнего владельца апартаментов, купца Рукавишникова. Сидя внутри, я наблюдала в слегка приоткрытую дверцу, как подруги ищут «противную Дашку».

А вот в ванную мы ходить боялись, мылись с неохотой. В огромной комнате возвышалась на толстых чугунных лапах невероятных размеров ванна, целый бассейн. Пятилетний Колька Макеев плавал в ней от крана до противоположного «берега» и чуть не утонул однажды, когда мать оставила его ненадолго одного. Еще там висела глубокая раковина с латунными кранами и грозно гудящая газовая колонка, а на уходящем ввысь зеркале чья-то детская ручка выцарапала «Анна, 1912 год». Я всегда задумывалась о том, что случилось с этой девочкой потом!

Но самое захватывающее началось, когда нас начали расселять. Распахнулись дверцы антресолей, а в коридоре впервые ввернули стоваттовые лампочки, чтобы лучше увидеть спрятанные давным-давно вещи.

Чего только не обнаружили жильцы – самовары, керосиновые лампы, медные тазы для варки варенья, чугунные ступки, сгнившие перины, надколотые тарелки, сундуки, набитые одеждой, и даже старинный велосипед. Он так и провисел под ни разу не ремонтирующимся потолком с 1917 года, и никто из нынешних обитателей не мог припомнить его хозяина.

Мне же повезло больше всех. В одном из гигантских коробов бабуля отыскала почти полное собрание детективных книг Ника Картера и Ната Пинкертона. Штук двести брошюрок, выпущенных до революции Сытиным. Первое время было непривычно читать текст с твердыми знаками и ятями, но потом глаза пригляделись. Долгие вечера провела я над книжками, трясясь от ужаса и восторга. Наверное, с тех времен и появилась моя страстная любовь к детективной литературе и расследованиям.

Честно говоря, я думала, что таких коммуналок уже нет, однако это совсем не так.

– Вы ко мне? – спросила открывшая дверь женщина.

В полумраке коридора лица не видно, слышен лишь голос.

– Ищу Раису Федоровну Шабанову, она проживала тут в начале восьмидесятых.

– Кто ей будете? – настороженно поинтересовалась собеседница, отступая вглубь.

Я двинулась за ней. Дверь захлопнулась. Коридор освещался теперь только экономной двадцатипятиваттной лампочкой, нос уловил знакомый с детства «букет»: на кухне варили щи, кипятили белье и жарили котлеты.

– Долго объяснять, – промямлила я, – мы старые подруги, вот решила разыскать.

– Пойдемте. – Женщина, шаркая тапками, направилась по коридору.

Натыкаясь на комоды, ведра и лыжи, я последовала за ней.

Комната, куда мы наконец попали, оказалась на удивление большой, чистой и светлой. Теплый весенний ветерок ласково шевелил белоснежные занавески. Оба окна распахнуты, воздух свежий. Стол накрыт скатертью, посередине ваза с искусственными цветами. Мебели, правда, многовато: две стенки, несколько диванов, кресла, пианино, холодильник, много стульев. Нет только никаких книг. Зато посуда просто валится с полок, и в каждом углу по свернутому ковру.

– Расселяют нас, – пояснила хозяйка, – уже и ордера дали, в Митино едем, в двухкомнатную. Дом какая-то фирма купила. Соседи ворчат: из центра на окраину, а я довольна – хоть на старости лет перестану в очереди в ванную стоять. Сама себе хозяйка – мойся, когда хочешь и сколько пожелаешь. Вот и мебель купили. – Она засмеялась, обнажив красивые крепкие зубы. Потом проговорила: – Подруга, говорите? Только не припомню никак, да и молоды вы слишком.

– Значит…

– Да, я Раиса Федоровна, только не Шабанова, а Решетникова. Замуж вышла и фамилию сменила. А у вас что за печаль?

Не колеблясь, я вытащила удостоверение с буквами «МВД» и сунула ей под нос.

– Поговорить надо.

Раиса слегка изменилась в лице, однако удар выдержала, только сильно побледнела. Но через секунду легкий румянец вновь появился на щеках, и женщина твердо спросила:

– Чего еще! Срок давно отсидела, никаких дел с органами не имела, да и сколько лет прошло! Освободилась в восьмидесятом…

– К вам претензий нет, – ответила я, – а вот сын – Николай Шабанов объявлен в розыск. Он создал секту и…

– Нет у меня детей, – спокойно ответила Раиса Федоровна.

Я уставилась на нее во все глаза.

– Как это? Разве Николай и Людмила не ваши сын и дочь?

– Нет, – очень спокойно повторила женщина, – не мои, ошибка вышла.