Спич

Однажды Вацлав торжественно объявил, что приглашает Женечку на закрытый просмотр в Дом кино. Женечка по молодости не знал тогда – юность наша провинция, – сколь щедро и баснословно это приглашение. И лишь попав в этот мир блестящих и шуршащих шелком, пахнувших «Шанелью номер пять» – этому Вацлав Женечку уж научил – людей, фланировавших по фойе и приглушенно гудящих, но время от времени вдруг взрывающихся и с воплями бросающихся друг с другом лобызаться, Женечка понял, что вот и он, когда повзрослеет, будет так жить. И шелковый галстук. И раки с пивом в нижнем буфете. Ясно, отчего здесь проводится закрытый просмотр, эти блестящие люди открытых «Невест ефрейтора Збруева» смотреть не станут. Да и о фильме, который будут демонстрировать, Вацлав говорил с несвойственным ему волнением: он и сам, кажется, ждал чего-то необыкновенного. И с придыханием произнес: «Смерть в Венеции». И с удивлением, не скрыв легкого раздражения, обнаружил, что Томаса Манна Женечка уже читал. «Но вы, Женечка, не могли понять, это о чуме запретного вожделения…» Посмотрев фильм, Женечка понял. И стал иначе смотреть на Вацлава. И цепко ухватил его под руку, когда они вышли на улицу, пошли по бульвару. «Вас хватятся», – сказал Вацлав. «Я позвоню», – сказал Женечка, которому больше всего сейчас хотелось на Лидо.

Что-то торжественное появилось в Вацлаве. Он предложил Женечке рюмку рижского бальзама, хотя прежде никогда не угощал Женечку алкоголем. Да и сам не пил.

– А помните ли вы историю со щитом крестьянина, май бой?

– Нет, – отвечал Женечка.

– Со щитом из фигового дерева? Неужели не помните? Так слушайте же.

Вацлав открыл какой-то фолиант – древний, померещилось Женечке – и стал читать, чуть растягивая слова. Женечка внимал, едва вникая, так сладок был голос декламатора: