Спички и омела (ЛП)

И он дал мне нечто большее, чем деньги. Потому что теперь я хочу накраситься, надеть свою лучшую одежду и пойти танцевать. Хочу пригласить подруг на чай и посплетничать. Я хочу взять Элли покататься на коньках. Хочу печь печенье и рассказывать девочкам истории. Снова достать принадлежности для рисования и нарисовать лицо ангела. И я хочу снова почувствовать на себе руки мужчины, его губы на своих.

Я хочу жить.

— Мама? — я слышу голос Элли позади меня. Вытерев слезы с щек, поворачиваюсь. — Мама, это деньги? — спрашивает она.

— Да, — кивнув, говорю я. — Большие деньги.

— Ты плачешь от счастья из-за денег?

Я смеюсь и притягиваю ее к себе.

— Да, дорогая.

Она извивается в моих объятиях.

— Подарки! Мне принесли подарки! Много подарков!

Когда я отпускаю ее, она летит к ним и разрывает бумагу.

В одном из пакетов маленькое красное пальто, как раз ее размера. В другом — золотоволосая кукла из городского магазина игрушек. Она молчит, исполнена благоговения, прикасается к кудряшкам куклы, ее пальчикам и платью с оборками.

— Мама, — говорит она, моргая на меня своими голубыми глазами. — Святой Николай принес эти подарки?

— Нет, дорогая, — говорю я, глядя в окно на яркий рождественский день. — Я думаю, это кто-то еще лучше.

Гаммер испустила свой последний хриплый вздох на восходе солнца в последнее утро года. Солнце было затуманенное, розовое, холодное, как будто с ледяной корочкой по краям. Такое красивое, что Эмбер захотелось на него посмотреть, но Гаммер предупреждала, что от яркого света у нее будут болеть глаза.

Резь в глазах казалась менее мучительной участью, чем встреча со сморщенным, впалым телом Гаммер на старом провисшем матрасе. Эмбер стиснула зубы и попыталась выдавить несколько слезинок — но Гаммер болела очень долго. Недели, проведенные за сменой грязной одежды старухи и запихиванием бульона между ее морщинистыми губами, высосали из тела Эмбер все нежные эмоции. Она была холодной и замерзшей по краям, как солнце.

В доме ничего не осталось. Ни еды, ни денег, ни припасов. Ничего, кроме запаса коробочек с надписью, сделанной изогнутыми буквами — «Серные спички длительного действия от Гаммер Грайя». «Долгое горение, при намокании гарантировано зажгутся».

Сколько Эмбер себя помнила, крошечная вторая спальня в доме была от пола до потолка забита этими коробочками, но она никогда не видела, чтобы Гаммер делала спички. Каждый раз, когда она спрашивала, откуда взялись спички, старуха хмыкала и пожимала плечами.

За последние три года, с восемнадцатилетия Эмбер, запас спичек иссяк. Стопки коробок становились все короче, новые запасы, чтобы пополнить те, что продавала Гаммер, когда раз в месяц приезжала в город, не появлялись. Женщина начала жаловаться, что мало кто в городе покупает у нее — что ей приходится ездить в соседний город или продавать партии странствующим торговцам.

Восемь недель назад, вместо того чтобы пойти продавать спички, Гаммер снова свалилась в постель, бормоча что-то бессвязное. Эмбер подумывала о том, чтобы самой поехать в город, особенно когда запасы стали подходить к концу. Но ей не нравилась сама мысль о том, что старая женщина умирает в одиночестве.

Каждый раз, когда Гаммер уезжала в один из городов, она приковывала Эмбер цепью к ножке кровати и оставляла ее там с миской, чашкой воды и куском хлеба. Девушка провела долгие часы, гадая, что произойдет, если в дверь вломится какой-нибудь злобный разбойник и обнаружит ее. Ударит ножом и оставит истекать кровью, пока будет красть то немногое, что у них было? Или схватит волосы девушки в кулак, поцелует и скажет, что пришел ради ее спасения?

Мысли Эмбер блуждали по многим непристойным и душераздирающим местам, пока она сидела на полу коттеджа, проводя пальцами по краю кандалов вокруг лодыжки. Но в худшие моменты у нее был страх, что никто никогда не придет, и что она похудеет до костей и умрет на потертом ковре. Никто не узнает и не будет переживать о том, что она ушла из этого мира.

Самое долгое, сколько Эмбер приходилось ждать — три дня. На исходе этих трех ужасных дней Гаммер ворвалась в коттедж и вставила ключ в замок кандалов, бормоча об охоте на ведьм и о том, что в старые времена было проще.

— На этот раз пришлось ехать дальше, — было самое близкое к извинению, которое девушка получила, и старуха заставила Эмбер вынести переполненный горшок.

Но в ту ночь Гаммер была медлительной и развязной на язык, из-за содержимого коричневой бутылки, и рассказала о том, как раньше была могущественной, красивой и богатой.

— Я вызывала ужасных тварей и пила их силу, — сказала она. — Иногда я не выполняла свою часть сделки. Мне и это сходило с рук.

Она подавилась смешком и настояла, чтобы Эмбер помогла ей лечь в постель.

В ту самую постель, где она умерла двенадцать недель спустя, утром последнего дня двадцатилетия Эмбер.