Спин

К полудню почти все пассажиры высыпали на палубу. Кроме минангкабау на борту оказались ачене-зы — горцы из северной части Суматры, а также проделавшие долгий путь до Телук-Байюра малайцы и тайцы — всего набралось нас около сотни, слишком много для кают, так что под спальни приспособили и три алюминиевых контейнера в трюме, оборудованных принудительной вентиляцией.

Эта подпольная эмиграция ничуть не походила на прежнюю мрачную, часто связанную со смертельным риском контрабанду людей в Европу и Северную Америку. Большинство нелегальных эмигрантов просто не хотели дожидаться своей очереди в жалких квотах программ переселения ООН. Они платили и получали то, за что платили. Команда относилась к нам уважительно. Многие из членов экипажа провели месяцы в Порт-Магеллане и ориентировались в его прелестях и пакостях, соблазнах и ловушках.

Матросы выгородили часть главной палубы под футбольное поле для детей, оградили его сетями. Группа пацанов гоняла мяч, иной раз перелетавший через сетку и пару раз угодивший в Джалу, очень этим недовольного. Джалу сегодня все раздражало.

Я спросил его, когда произойдет переход.

— Если верить нашему шкиперу и если не изменится скорость, то часов через двенадцать.

— Наш последний день на Земле.

— Не шутите так.

— Но ведь это буквально так.

— И потише. Моряки — народ суеверный.

— Пак Джала, чем вы займетесь в Порт-Магеллане?

Джала хмыкнул:

— Чем… Женским полом, конечно. Красавицами… а может, и уродинами. Чем еще можно там заниматься?

Тут мяч снова перелет через сетку и, как назло, угодил в Джалу. Рассвирепевший Джала прижал мяч к животу:

— Я вас предупреждал, черт возьми! Все, игра закончена!

Пацаны прижались к сетям, завопили. Эн оказался самым храбрым. Он подскочил к Джале, потный, возбужденный, дыша как паровоз. Его команда побеждала.

— Дай, пожалуйста.

— Мяч хочешь? — Джала вскочил, выпрямился, как будто разозлившись еще больше. — Хочешь? Получай! — Он размахнулся и швырнул мяч за борт, в сине-зеленую пустыню Индийского океана.

Эн на секунду замер, потом тихо произнес что-то на минанг.

Джала побагровел, размахнулся и влепил мальчику оплеуху такой силы, что очки соскочили с носа Эна и запрыгали по палубе.

— Извинись, — потребовал Джала.

Зажмурив глаза, Эн упал на одно колено, всхлипнул. Встал, отошел за очками, снова насадил их на нос. После этого с очень серьезным видом подошел к Джале.

— Нет, — сказал он тихо. — Ты извинись.

Джала ахнул, выругался, замахнулся. Эн сжался.

Я перехватил руку Джалы.

Джала удивленно повернулся ко мне:

— В чем дело?

Он попытался выдернуть руку, но я ее не выпустил.

— Не надо, — сказал я.

— В чем дело? — возмутился Джала. — Я делаю, что хочу.

— Отлично, — согласился я. — Только не надо больше драться.

Джала задохнулся от возмущения:

— И это… И это после всего, что я для вас сделал…

Он снова глянул на меня. Не знаю, что он увидел в моем лице, не понимаю, что я сам ощущал в этот момент. Но что-то смутило Джалу. Рука его обмякла, сам он как-то расслабился.

— Стебанутые америкосы, забодай тебя ишак, — пробормотал он, повернулся к небольшой толпе детей и матросов и обиженным тоном объявил: — Пойду на камбуз. Хоть там найду покой и должное уважение.

И он двинулся прочь.

Эн все еще глазел на меня с разинутым ртом.

— Извини, — сказал я ему. Он молча кивнул.

— Мяч теперь уж не вернешь, — добавил я.

Эн потрогал щеку, по которой его ударил Джала.

— Да ладно, — пробормотал он.

Позже, после ужина с командой, через несколько часов после перехода, я рассказал Диане об инциденте.

— Я сделал это как-то автоматически. Казалось, совершенно естественно. Можно сказать, рефлекторно. Наверно, это атрибут Четвертого.

— Вполне возможно. Защита жертвы, особенно ребенка. Мгновенно, без колебаний, без размышлений. Я чувствовала нечто продобное в себе. Вероятно, марсиане закодировали это в перестройку нервной системы. Если они вообще способны манипулировать чувствами, то почему бы и нет… Если бы с нами был Ван Нго Вен, он мог бы объяснить, так? Или Джейсон. Ты действовал, не чувствуя принуждения?

— Нет, совершенно естественно.

— Не стесняясь, не раздумывая?

— Нет-нет. Ощущая правоту.

— Но до перехода в Четвертый ты бы так не поступил.

— Может быть, и поступил бы так же. Или захотел бы так поступить. Но, возможно, пока бы раздумывал и взвешивал, время бы ушло.

— В общем, ты не сожалеешь.

Нет, я не сожалел. Просто удивлялся. Это ведь был не только я, но и марсианин во мне. Так сказала Диана, и я ей поверил. Но к этому следовало привыкнуть. Как и при любом другом переходе — от детства к юношеству, от юношества к зрелости — открывались новые возможности, приходилось принимать новые условности, испытывать новые ощущения и сомнения.

И снова я сам себе чужак.

* * *

Я почти закончил сборы, когда Кэрол, уже немного навеселе, сошла вниз, держа в руке коробку из-под обуви.

Коробку с надписью «Школа».

— Возьми с собой. Твоей матушки.

— Если она для вас что-то значит, Кэрол, оставьте ее у себя.

— Спасибо, по я уже изъяла, что хотела. Я открыл коробку.

— Письма.

Из коробки исчезли анонимные письма, адресованные моей матери.

— Точно. Ты их читал?