Спин

В день, когда я покидал «Перигелион фаундейшн», обслуживающий персонал устроил для меня прощальную вечеринку в одном из нечасто теперь используемых конференц-залов. Меня осыпали дождём сувенирной мелочи, характерной для таких участившихся в последнее время прощальных вечеринок: крохотный кактус в художественно оформленном горшочке из тёмной терракоты, кружка для кофе с лихим росчерком моего имени, белого металла медицинский значок-кадуцей, змеи которого слились в страстном поцелуе…

Джейсон появился вечером с подарком совершенно иного плана, зажав под мышкой картонную коробку, перевязанную разлохмаченной джутовой бечёвкой. Он предложил мне открыть коробку, и я обнаружил внутри около фунта бумажных документов и шесть немаркированных дисков оптической памяти.

— Джейс…

— Сплошная медицина. Можешь рассматривать как учебник.

— Что за медицина?

Он ухмыльнулся:

— Из архивов.

— Марсианских?

Джейс кивнул.

— Но это же секретно…

— Ха! Формально секретно, конечно. Но ты ведь знаешь, Ломакс засекретил бы и номер экстренной помощи, если бы смог. А тут такие штучки… Этим можно вышибить с рынка «Пфайзер» и «Илай Лили». Меня моя гражданская совесть почему-то совершенно не заедает. А что, тебя мучают патриотические сомнения?

— Нет, но…

— А главное, Ван вовсе не стремился это засекретить. А потому я ссужаю данными из архивов народ, которому доверяю. Ты за это не в ответе. Глянь, если интересно, выкинь, если нет.

— Ну, благодетель, спасибо. С твоими подарками как раз в каталажку угодишь.

Его улыбка расширилась:

— Я верю, что ты всё сделаешь как надо.

— А как надо?

— Ну, там сообразишь. Я в тебя верю. После перехода…

— Что?

— Я как-то яснее всё вижу.

В объяснения он не вдавался.

Коробку я засунул в багаж. Меня подмывало надписать её на манер тех коробок, которые мать хранила на этажерке.

* * *

Репликаторы казались медленными даже в сравнении с терраформингом мёртвой планеты. Прошло два года, прежде чем до нас дошёл сигнал из-за Плутона.

Репликаторы, едва затрагиваемые светом и притяжением Солнца, делали своё дело, росли и крепли, согласно программам, заложенным в их сверхпроводящем эквиваленте ДНК, питались временем, льдами, углеродистыми и некоторыми другими элементами — всё это ради того, чтобы «позвонить домой», сообщить родителям о самочувствии и успехах. Однако первым спутникам, запущенным за оболочку «Спина» для слежения за репликаторами, не хватило срока жизни, чтобы дождаться этого звонка.

В течение этих первых двух лет я нашёл партнёра, сработался с Гербертом Хакимом, прибывшим в Штаты из Бенгалии, врачом с добродушной улыбкой и мягкой манерой речи, окончившим интернатуру в год посещения Ваном Большого Каньона. Мы переняли практику в Сан-Диего, сменив ушедшего на пенсию терапевта. Хаким легко находил общий язык с пациентами, но к общению вне практики не стремился, со мной тоже редко встречался в нерабочей обстановке, а самый «нескромный» вопрос, который я от него услышал, относился к моей «сверхтелефонизации». Хаким с обычной своей улыбкой поинтересовался, для чего я таскаю с собой два мобильника.

Вторым, старым карманным телефоном я, собственно, никогда не пользовался, а носил его с собой лишь потому, что его номер знала Диана. Он никогда не звонил, и я тоже не делал попыток с ней связаться. Но засунь я этот телефон в какой-нибудь почётный долгий ящик, и она не сможет в случае надобности со мной связаться. А этот вариант всё ещё казался мне… как бы это сказать… нежелательным.

Работа меня вполне удовлетворяла, в общем и целом даже и пациенты нравились. Огнестрельных ранений встречалось гораздо больше, нежели я ожидал, зловредное влияние «Спина» всё сильнее портило нравы, статистические кривые убийств и самоубийств всё круче загибались кверху. Казалось, все, не достигшие тридцати лет, носили какую-нибудь форму, если не военную, то национальной гвардии, национальной безопасности, частных охранных фирм, лесной службы… Даже ставшие редкой роскошью дети щеголяли в скаутской и рейнджерской униформах. Голливуд пёк фильмы, в которых рекой лилась кровь либо елей и ни намёком не упоминался «Спин», подобно сексу и ненормативной лексике, изгнанный цензурой культурного совета при Ломаксе и федеральной комиссией по связи.

Причёсывала администрация и марсианские архивы, приняв с этой целью ряд законодательных актов. Архивы Вана, согласно утверждениям президента и его союзников в Конгрессе, содержали потенциально опасную информацию, которую надлежало обезопасить. Открыть их для широкого доступа означало бы то же самое, что «разместить в интернете руководство по изготовлению портативного ядерного взрывного устройства». Редактировался даже антропологический материал, а четвёртый возраст определялся как «уважаемые старейшины». И никаких упоминаний о медицински инициированном долголетии.

Но кого интересовало долголетие? Приближался конец света.

Мерцание стало его провозвестником даже для самых упрямых скептиков.

* * *