Ждем утра, когда этот Ярухин очнется.
Стук в дверь ординаторской.
Вовка. Не встаю — так и лежу на диване.
— Отпустили?
— Ну, а что им?
Присел на диван у моего изголовья. Движение — невольно проследила глазами.
Уложил подушку себе на колени.
— Иди ко мне.
Поддаюсь. Уложила голову на предложенное место.
— Ты как? Отошла уже?
— Да, — вдруг вспомнив кое-что, тут же дернулась, ткнула пальцем на свою сумку. — Там этот твой…
— Лежи, — удержал. — Пусть у тебя останется. По-моему, он тебе куда нужнее моего.
Рассмеялась пристыжено.
— Безумная ты девка, однако… — продолжил. — По-моему, я никогда не устану поражаться твоей смелости и сноровки.
И снова невольно улыбаюсь. Чувствую, как заливаюсь краской.
— Иногда странные мысли и догадки лезут в голову, — ведет дальше. — Дочь врача и преподавательницы… а так, словно — бандитка чистой воды.
Смеюсь.
— Я — просто, хорошая актриса.
Ухмыльнулся. Вдруг рука его дрогнула и коснулась моей головы — робкие движения, и стал ласкового гладить меня по волосам.
— Каких-то боевиков, ей Богу.
— Но ты же меня защитишь?
Рассмеялся. Взгляды наши встретились.
— А как иначе?
— А иначе, — улыбаюсь, запнулась, взвешивая за и против последующих слов, но проиграла. — А иначе вся эта забота достанется другой. Аппетитной медсестричке на пару лет меня младше.
Захохотал откровенно.
— О, да, — изобразил неожиданно мечтательное лицо. — Те еще похотливые сиськи. Зря ревнуешь, ничего не было. Как полезла — так и слезла.
Обмерла я, хотя все еще крою свое удивление и радость за лживой, искусственной улыбкой.
— Глупо было думать, что я своего Ангела-хранителя променяю на какую-то рядовую ночную бабочку.
Широко заулыбалась я, отвернулась, провернулась на диване на бок, к нему лицом. Закрыть глаза — и попытаться выбросить из головы мысли.
— Поспи, — еще несколько раз провел рукой по волосам и замер. — И я посплю…
Но не прошло, наверно, и часа, как вдруг послышался в коридоре шум. Крик, а затем и вовсе кто-то ворвался в ординаторскую.
Едва, сквозь сон, удалось распознать голос своего отца. Разъяренный, тот рвал и метал, гатил самыми последними словами на Ярухина, на моего Вову(?), и, порой, на меня.
— Нахрен все! Блатные мне тут понаезжали!
— Успокойся, — едва слышно рычу на Котова.
— А ты! А ты?! Как ты могла, не позвонить мне? Почему только сейчас узнаю?
Обмерла, рассевшись на диване, ухватила голову руками, дабы та не раскололась от боли, что причинял этот бессмысленный, взбешенный крик.
— Я думала, тебе как заведующему, сразу позвонили и сообщили.
— Думала она!
— Девушка, ну, что решили с заявлением?
— Да что за вопросы! САЖАТЬ ТАКИХ НАДО! — отчаянно завопил мой отец, вмешиваясь.
— Мужчина, я все понимаю, но вопрос был адресован сейчас не вам.
Взгляд мой на Ярухина, на Володю. На участкового и его помощника. На отца.
Вдох.
— Нет. Если и он, — кивнула головой в сторону жирного ублюдка, — в ответ никаких заявлений выдвигать не будет: ни против больницы, ни против Клёмина, как он тут распинался немного ранее.
— Ну, что? — взгляд полицейского на Ярухина.
Сидит, нервно дышит, багровеет от злости. Но молчит.
— Ну? — гневно рявкнул, не выдерживая уже всех этих соплей участковый.
— Все хорошо. Мировая.
— И все-таки, товарищ начальник, — вдруг отозвался Вова. Берет, нагло вытаскивает из его рук мою бумагу. — Пусть у меня полежит. Если что, мы с вами свяжемся.
Тяжелый вдох. Шаги на выход полицейских, Клёмина, а затем и мы с отцом.
У порога внезапно послышался тихий шепот участкового:
— Клёмин, Клёмин, ты не можешь не вляпаться в приключения.
Едва заметно рассмеялся тот в ответ, но смолчал.
Удивление вмиг расплылось по моему сознанию, но сдержалась, не стала ничего выяснять.
В тот же день, так и не сделав никаких медицинских обследований, ушел и Клёмин за Ярухиным. И дело даже не в психованных криках Котова.
Нет, он сам так решил.
— Ладно, хватит игр. Пора снова заняться делами. Не прощаемся, хорошая моя, — неожиданно прошептал, нежно, ласково провел рукой по моему лицу, вдоль скулы, замер у губ. Взгляд прикипел к вожделенному месту — но ни на что не осмелился.
Резко оторвался — и пошагал прочь.
Глава 8. Плохие девочки
Не злилась, и даже не обижалась я на Ленку за то ее поведение в отношении Клёмина. Бесспорно, было неприятно, противно даже. Однако… мое самолюбие тешило то, что в итоге она получила по заслугам: поворот-отворот.
И дело даже не словах Вовки. Та сама призналась, что едва не с силой набросилась на него, но тот тактично попытался ее остановить, приводя в доводы какие-то несуразные глупости.