Спиною к будущему

Тяжело сглотнула Ленка. Но еще взгляд ему в ответ в глаза — и не выдержала, рассмеялась.

— С собой принесли.

— Уверена? — гневно, дерзко затряс перед ее лицом пакетом.

Улыбается идиотка.

— Ну, да.

Тяжело сглотнул парень.

— То есть…. если я сейчас кое-что сделаю, проверю, то там… все окажется на месте? ДА? — рявкнул ей в лицо и ткнул, стукнул рукой в нос.

Застыла. Молчит, виновато опустив взгляд.

— Оу-е! — послышалось где-то сбоку от нас. Рычание мотора стихло. Быстрые чьи-то шаги в нашем направлении.

Сидит Белобрысый, выжидает, нервно прожевывает злость.

— Что-то случилось? — обмер рядом с нами троими, сидящими в воде, в непонятных, напряженных позах, Брюнет. — Что это? — кивнул в сторону целлофана, что сжимал в руках Антон.

Дерзкий взгляд на товарища, и, словно скрежет металла, прорычал.

— А ты угадай… что эти суки сделали…

Обомлел. Побледнел.

— И че, прям весь? — едва слышно.

— НЕТ, б***ь, по частям! Остальное в трусы запихнули!

Тяжелый вздох, шаг назад и схватился за голову руками.

— О***ть! А ты?! — рявкнул вдруг в его сторону. — А ты, б***ь, куда смотрел?

— А что я? — живо подрывается, выравнивается на ногах. — Оно в машине лежало под сидением. Кто знал, что эта тварь туда полезет! И как спалила?

— Это Костян ее… наверно.

Внезапно замечаю странное движение Ленки. Еще миг — и, сколько было сил и возможностей, учитывая ее состояние, вмиг срывается на ноги (и на ходу пытаясь восстановить равновесие и выровняться) начинает… бежать. Вдоль берега, куда-то… сама незнамо куда.

— Ох, и дура, — закрыла ладонями я свое лицо, понимая абсурд всей ситуации. Мало того, что полная ж*па, так еще эта дебилка, словно калека, пытается удрать… от кого? От четырех разъяренных парней на тачке? ***ть-колотить! Да еще где? Среди голого поля? Пока до леса домчит. И то, если бы хоть на трезвую. А так, это — приговор. Вместо диалога и попытки разрулить все, снять напряжение, — эта идиотка доводит происходящее до конкретного взрыва… и нам уж точно теперь… п****ц.

Как по команде сорвался резко за ней Белобрысый, на ходу ревя, чтоб Брюнет не спускал с меня глаз.

Ну что ж. Делать нечего. Поддаюсь игре. Едва первый отбежал на более-менее расстояние, как живо подрываюсь.

Растерялся от такой внезапности мой «охранник». Уверенный удар мой в пах ему — и пока, тот скрюченный, согнулся вдове, гоню со всей мочи за этими двумя, наперехват.

Нагнал, поймал Ленку. Схватил за волосы, повалил на карачки. Пару ударов вбок — и сдалась та, перестала сопротивляться.

В момент налетаю и я на него. Старые, заученные, на грани рефлексов движения, и сама не поняла, как этот скот рухнул, скуля, на песок.

Живо хватаю за шкварки девку и тащу ее в сторону леса.

— С*ка! Пусть только оторвемся! Я сама тебе морду разъ***шу!

Заплетается в собственных вялых, непослушных ногах, противной высокой траве и ямах-кочках. Падает уже не раз, таща за собой и меня к земле. Но еще живем, еще сражаемся.

Рычит вдогонку мотор, и всё стремительнее, всё ближе, всё… страшнее (и уже даже не спасает бездорожье и с крюком объезды дюн по твердой грунтовке).

Остаются считанные метры — вот-вот ворвемся с густой бор, оставляя подонков без этой их привилегии. Но уже стуки дверей за спинами — и выстрел.

Завизжала, завопила Ленка, упав на землю, — силой отбивается, сопротивляется моему напору.

— С*ка! Вставай, — пищу отчаянно на грани визга.

— Отвали! — вырывается. Но еще миг — и торопливый бег, громовой топот, вторя взбешенному биению сердца.

Обмерла я, вглядываясь в глаза обреченности. Живо ухватили за волосы обеих и потащили за собой.

Не сопротивляюсь.

Рычу только:

— Она ранена?! ОНА РАНЕНА?!!

Дергаюсь, вырываюсь в итоге, чтоб взглянуть на Ленку, убедиться, что жива, что ничего ей не угрожает, да только, еще одна попытка, еще один взор — и, единственное, что уловила, как метнулась тень, резвый взмах — … и стемнело в глазах.

* * *

Очнулась уже… в какой-то (неизвестной, полупустой, где веяло бедностью, обреченностью и плесенью) квартире. За окном — ночной полумрак, сложно было что-либо толковое различить сквозь тюль, грязное стекло и темень на улице. Невозможно определить, выудить хоть какие ориентиры или, хотя бы, тот же этаж, если придется, сбегая, все же прыгать с окна или балкона.

В комнате же, где все и собрались, — от застывшей у потолка пыльной, пожелтевшей от времени (еще советской) каскадной хрустальной люстры, лениво разливался тусклый медовый свет. Он покорно очерчивал силуэты людей, являя их задумчивые, замученные, хмурые лица, а так же немногочисленную старую мебель (так же истерзанную жизнью, как и всё здесь): покосившийся деревянный стул с затертой спинкой; серое кресло с подранными подлокотниками; того же цвета продавленный, наверняка скрипящий, диван; лакированный стол, на котором (ближе к стене) взгромоздился, грохоча, шипя эхом из недавнего прошлого, пузатый, кинескопный (цветной) телевизор. Пустая ваза у окна, стопка газет, да прочей макулатуры… А на самом краю — остатки скудного пира: начатая бутылка водки, открытые консервы, грязная вилка (небрежно брошенная на столешницу)… да пару пустых рюмок.