В ноябре 1675 года Ольденбург уже гораздо более ясно пишет, что именно в первую очередь смущает его, а вслед за ним и других просвещенных читателей в «Трактате» и прозрачно намекает на то, что ряд мест в нем следует переписать, чтобы внести в них «большую ясность».
«Таковыми, — подчеркивает он, — я считал бы прежде всего те места, в которых вы двусмысленно говорите о Боге и природе; многие полагают, что Вы смешиваете эти два понятия. Многим кажется, что Вы отрицаете значение и авторитет чудес, которые в глазах почти всех христиан служат важнейшим удостоверением Божественного откровения. Кроме того, говорят, что Вы скрываете Ваше настоящее мнение об Иисусе Христе, Спасителе мира и единственном посреднике для людей, об его воплощении и искуплении. И люди требуют, чтобы в отношении этих трех пунктов Вы высказали свое мнение с полной ясностью. Если Вы сделаете это и притом так, что это понравится просвещенным и рассудительным христианам, то Ваши дела, полагаю я, будут в безопасном состоянии»[228].
Как видно, Ольденбург всерьез полагал, что в душе Спиноза давно признал Иисуса Христа как «Спасителя и единственного посредника для людей», но именно его отказ публично и однозначно объявить себя христианином, человеком, верующим в основополагающие догматы христианства, в значительной степени отталкивает от него людей и обусловливает враждебное отношение к нему теологов.
Все так просто: он должен выразить свое «настоящее мнение об Иисусе Христе», «об его воплощении и искуплении», причем выразить так, чтобы «это понравилось просвещенным и рассудительным христианам» — и нынешние его противники мгновенно обратятся, в друзей и поклонников. Так просто! И то, что Спиноза в итоге отказался от этого шага, решив не поступаться принципами ради того, чтобы его дела оказались «в безопасном состоянии», безусловно, свидетельствует в его пользу.
Ответ Спинозы, написанный в ноябре или декабре 1675 года, оказался необычно коротким, но каждое слово в нем поистине сказано по существу. Для тех, кто серьезно интересуется философией Спинозы, это письмо важно прежде всего тем, что в нем он однозначно подчеркивает: если есть люди, полагающие, будто для него «Бог и природа (под которой они понимают некоторую массу или телесную материю) суть одно и то же, то они совершенно ошибаются»[229].
Заявлять после этих слов, что для Спинозы Бог и природа были взаимозаменяемыми синонимами, или даже пытаться с помощью тех или иных вывертов доказать, что Спиноза, отрицая это, имел в виду только окружающую природу, а вот если понимать под ней всю Вселенную, то тогда они, конечно, однозначны, — значит либо не понимать его философии, либо обвинять Спинозу во лжи, трусости и лицемерии; в том, что он писал одно, а думал другое. Но кем-кем, а ни законченным трусом, ни лжецом, ни лицемером он никогда не был!
Что касается признания Божественной природы Иисуса Христа и правдивости рассказа Евангелий об обстоятельствах его рождения и воскресения, то Спиноза отвечает Ольденбургу следующее:
«Наконец, чтобы открыть яснее мои взгляды также и на третий пункт, я скажу, что для спасения вовсе не необходимо признавать Христа по плоти (secundum Camem), но что следует совершенно иначе думать об этом вечном сыне Бога, т. е. о вечной мудрости Бога, которая проявила себя во всех вещах и особенно в человеческом духе (mens) и больше всего в Христе Иисусе. Без этой мудрости никто не может достигнуть состояния блаженства, так как именно она одна учит, что истинно и что ложно, что хорошо и что дурно. И так как, как я сказал, эта мудрость больше всего проявилась через Иисуса Христа, то благодаря этому ученики его возвестили ее миру, поскольку она была им открыта Иисусом, и показали себя более других могущими похвастаться обладанием этим духом Христовым. Если же некоторые церкви прибавляют к этому, что Бог принял человеческую природу, то я открыто и ясно заметил, что мне неизвестно, что они этим хотят сказать. Более того, признаться по правде, мне кажется, что они говорят не менее нелепо, чем если бы кто-либо мне сказал, что круг принял природу квадрата»[230].
Смысл ответа однозначен: Спиноза готов признать Иисуса в качестве одного из великих духовных и моральных учителей человечества, но ему «неизвестно, что хотят сказать» те, кто утверждает, что Бог может принять человеческую природу, а следовательно, он никак не может считать себя христианином.
Это — ответ тем биографам, которые вслед за Лукасом утверждали, что Спиноза был «христианином в душе» и что главные положения его философии совпадают с догмами Нового Завета. Спиноза, безусловно, перестал быть религиозным евреем, но, как видим, это отнюдь не означало, что он стал христианином — ни в духовном, ни в каком-либо другом смысле этого слова.