Спиноза

Это привело его на позицию антигуманизма… Он пытался дать человеку, как он выражался, «все средства против эмоций». До какого-то момента это действительно привлекательно. Спиноза хотел преодолеть страсть. Он, надо сказать, всегда сам следовал тому, чему учил. Никогда в жизни он не приходил в ярость, как бы его ни провоцировали (а это случалось нередко), никогда не выходил из себя. Его характеризовали самодисциплина и героическое самоотречение. Весь грех — от невежества, утверждал он; к несчастьям, равно как и их причинам, следует относиться как к части общего мироустройства. Осознав это, человек становится неуязвим для печали, ненависти, желания отомстить… «Ненависть усиливается от встречной ненависти; с другой стороны, ее можно победить любовью. Ненависть, которая полностью уничтожена любовью, сама превращается в любовь; а потому любовь становится больше, если ей предшествовала ненависть». Но, согласно Спинозе, «любовь» есть вещь специфическая. Все предопределено. Он не верит в свободу воли, а потому плохи надежда и страх, равно как и покорность, и покаяние. «Тот, кто жалеет о содеянном, дважды жалок и немощен». На все, что случается, есть воля Божья. Мудрый человек стремится видеть мир с позиций Бога. Лишь по невежеству мы думаем, что способны изменить будущее. Осознав это, мы можем освободиться от страха; освободившись, мы размышляем не о смерти, а о жизни. Поняв себя и свои чувства, из которых удалена страсть, мы можем возлюбить Бога. Но это, конечно, не будет любовью одного существа к другому, ибо Бог не существо, а вообще все сущее; и любовь есть не страсть, но понимание. У Бога же, точнее у «Бога», нет ни страсти, ни удовольствия, ни боли; он ни к кому не питает ни любви, ни ненависти. А поэтому «тот, кто любит Бога, не должен ждать, что Бог в ответ возлюбит его». Или так: «Интеллектуальная любовь разума к Богу есть часть бесконечной любви, которую Бог питает к себе».

Нетрудно видеть, почему Спиноза привлекателен для рассудочных, но лишенных сердца философов — вроде Бертрама Рассела; или почему иные люди считают его каким-то бескровным, даже отталкивающим. Своим современникам Спиноза, подобно Гоббсу, у которого он воспринял холодную строгость, внушал подлинный ужас. Может быть, было бы лучше, если бы он раз и навсегда перестал пользоваться кодовыми словами вроде слова «Бог» и выражался недвусмысленно. Его влияние на других ведущих европейских писателей трудно переоценить. Им были буквально зачарованы как французские интеллектуалы (например, Вольтер), так и немецкие, один из которых, Лессинг, утверждал: «Нет другой философии, кроме философии Спинозы». Что же касается евреев, то он просто перекрыл одно из направлений развития: фактически он не столько довел рационалистическую линию Маймонида до ее логического завершения, сколько вообще вывел ее за пределы иудаизма»[265].

* * *

Необходимо отметить, что обвинения в холодной рассудочности и даже антигуманизме звучали в адрес Спинозы неоднократно. Утверждая, что «философ философов» начисто отрицал ценность таких человеческих эмоций, как милосердие, сострадание, раскаяние и др., его критики ссылались при этом на ряд теорем «Этики», и прежде всего на теорему 50 (часть IV): «Сострадание в человеке, живущем по руководству разума, само по себе дурно и бесполезно»[266].

Проблема с «Этикой», как уже было сказано выше, заключается в том, что очень немногие прочли эту книгу от корки до корки. Даже те, кто утверждает, будто читали ее, зачастую ограничились чтением самих теорем, не поняв, что схолии и королларии играют в ней неменьшую роль — подобно тому, как комментарий к Священному Писанию в иудаизме порой по значимости сопоставим с текстом.

Но даже если они читали только текст упомянутой теоремы 50, то должны были хотя бы обратить внимание на то, что, по мнению Спинозы, чувство сострадания дурно и бесполезно само по себе, что отнюдь не означает, что попавшему в беду или нуждающемуся в помощи человеку не следует предлагать такой помощи.

Окончательно же свою позицию по поводу сострадания Спиноза проясняет в схолии к этой теореме: