Спиноза

«Мы, — читал Питер, — прочли сочинение дурного человека, Спинозы, и легко постигли, что он не только вступил на путь атеизма, но зашел по нему очень далеко. Нам казалось, что его трактат «О боге, человеке и его блаженстве» останется без всякого внимания. Мы полагали, что люди неученые не поймут нечестивого содержания, ученые же легко поймут всю суетность и несостоятельность этого сочинения. Ныне мы убедились, что не только иные из толпы, совершенно несведущие в философии, почитают учение Спинозы за нечто научное и очертя голову ввергаются в атеизм, к которому они и прежде были склонны, но даже люди ученые увлекаются этим прискорбным лжеучением».

Закончив чтение, Баллинг обвел пристальным взглядом притихших друзей и добавил:

— Эти люди не только пишут письма, но грозятся также перейти к действиям, и слова их — не пустая угроза. Gaute,друзья!

Входная дверь распахнулась, и на пороге появились Спиноза с Кларой-Марией.

Появление их было настолько неожиданным, что за столом вначале установилось неловкое молчание. А потом все наперебой принялись приглашать вновь прибывших. Спиноза с Кларой-Марией заняли предложенные места, но беседа как-то не клеилась. Более проницательный Мейер шепнул, наконец, друзьям:

— Разве вы не видите — им следует побыть вдвоем...

Воспользовавшись затеявшейся под окнами потасовкой, коллегианты покинули таверну.

За столом остались Клара-Мария и Спиноза. Некоторое время они сидели молча. Как бы продолжая прерванный разговор, Спиноза спросил:

— Вы не смогли бы доказать отцу, что ваша естественная среда — это Амстердам?

— К сожалению, нет... Но, — сказала она, — отец говорил, что и вы можете с нами поехать во Францию...

Спиноза достал трубку, закурил и в раздумье глядел куда-то вдаль, мимо Клары-Марии.

— Что вы молчите, Бенедикт? — огорченно спросила она.

— Нет, Мария, — ответил ей Спиноза, — королевская Франция — это не то место, где можно свободно мыслить. Сами знаете, Декарт покинул свою родину и жил в нашей стране.

После небольшой паузы он добавил:

— Нам выпало на долю жить в свободном государстве, где каждому предоставлена свобода суждения. И здесь у меня много друзей.

— То, что сблизило меня с вами, — с грустью сказала Клара-Мария, — теперь нас разлучает — ваша философия.

В зал вернулись Мейер, Риувертс, Боуместер и другие гости.

Зет из-за стойки оповестил:

— Друзья! Сегодня я бесплатно угощаю всех в честь праздника свободы Голландии. Наливайте бокалы! Это вино не французское, не итальянское и не испанское. Это голландское вино. Может быть, оно кому-то покажется не таким сладким и не таким крепким — я его пью как самый лучший нектар из всех, которые нам подарила мать природа!

Затем он подошел к Спинозе и громко сказал:

— Учитель, тост!

Спиноза взял бокал и торжественно произнес:

— Дорогие друзья! Голландия радуется, что она порвала цепи рабства и сбросила с себя чужеземное иго. Свобода стала основой нашего существования. Но тот, кто истинно заботится о народе, обязан прежде всего способствовать освобождению его духа от страха, смирения, от тысячелетнего сна, в который погрузила его церковь. Она стремится загнать людей в темный подвал, запрещая каждому свободно отличать правду от лжи, и лжет, лжет беспрепятственно, бесстыдно, используя каждое несчастье человека для своего возвышения и обогащения! Что мы можем и должны ей противопоставить? Знание. Разум, обогащенный знанием, всесилен. Поднимаю бокал за свободу разума!

Все в ответ закричали:

— Виват! Виват!

Долго веселились коллегианты в этот вечер в таверне Жана Зета вокруг Спинозы. Только самому философу было грустно, сидя рядом с Кларой-Марией. Он отлично понимал, что сидят они так близко в последний раз...

Воинствующая мистика

Дым костров инквизиции возродил в евреях чудовищную веру в приход небесного спасителя — мессию.

С незапамятных времен пророки провозглашали веру в пришествие избавителя от земных невзгод. Гонимые и расселенные по разным странам, евреи несли с собой веру в наступление лучших времен и надежду на «царство божие» для очищенных от зла людей. Представление о спасении «приобрело самые различные формы с характерными чертами мистического освобождения от нищеты, материальных и духовных страданий, рабского ига» (А. Донини, «Люди, идолы и боги»). «Будет обилие посевов хлеба на земле — превыше гор; злаки будут волноваться, как лес на Ливане, и в городах размножатся люди, как трава на земле». Такова была вековечная мечта бедняка, преображающая надежду на лучшую жизнь в религиозную иллюзию.

«Разумеется, — подчеркивает Донини, — представление о спасении с помощью мессии выражалось языком религии. Тем самым оно способствовало отходу людей от действительности, вело их от одной мечты к другой и в конце концов — к поискам фантастического разрешения противоречий, не способного изменить существовавшие условия жизни».