Спиноза. Жизнь мудреца

Вся церемония проклятия — с опрокидыванием свеч, красной жидкостью в сосуде, символизирующей кровь, — носила чересчур театральный характер, а отсутствие обвиняемого еще больше усиливало такое впечатление. Этого руководители общины стерпеть не могли. Для них мало было предать проклятию грешного отшельника. Считая непростительным грехом для себя и своих собратьев даже дышать одним воздухом с «богохульником», они вошли с прошением в магистрат Амстердама об изгнании Спинозы из города.

Раввины обратились к городским властям, выставляя Спинозу нечестивцем, хулителем Бога, полагая, что и христиане не отнесутся равнодушно к таким проступкам, подрывающим основы общественного порядка.

Магистрат, однако, предпочел умыть руки и представил это дело на рассмотрение протестантскому духовенству.

Протестантские пасторы, руководимые собственным чувством нетерпимости, побудили магистрат «для поддержания порядка и субординации» подвергнуть Спинозу изгнанию из города на несколько месяцев. Такое решение было более чем необычным для города, служившего пристанищем писателям и изгнанникам изо всех стран Европы.

И вот даже в этом славящемся как светоч свободы XVII столетия городе мыслитель Спиноза оказался чересчур опасным для общественного порядка жителем!..

Впрочем, сам Спиноза еще до решения магистрата покинул город, где он столько страдал, где возбуждал у своих собратьев лишь отвращение и такую ненависть, которая заставляла бросаться на него с кинжалом...

Оставив гостеприимный кров Франциска ван ден Эндена, Спиноза удалился к одному своему приятелю, жившему в деревушке Оуверкерк, расположенной в нескольких километрах от Амстердама, и провел в его загородном доме несколько месяцев.

Друг Спинозы принадлежал к гонимой тогда в Голландии протестантской секте арминиан (их еще называли ремонстр антами или рейнсбургцами), смешавшихся впоследствии с родственными им по убеждениям меннонитами. Эта секта, вменявшая в обязанность своим членам строжайшую чистоту нравов, образовала в Голландии скромную общину без священнослужителей. Члены этой общины называли себя коллегиантами.

Спиноза не мог не сочувствовать подобной секте, поскольку на собственном опыте убедился, какую рознь между людьми способны сеять как раввины, так и протестантские пасторы.

Уехав из Амстердама, Барух Спиноза навсегда прекратил отношения с прежней своей общиной, с которой он был связан происхождением и родственными узами. Люди, вышвырнувшие его из своей среды — вероятно, в расчете навлечь на изгнанника жестокие бедствия, — не подозревали, что они, напротив, открыли перед отщепенцем ворота к всемирной славе.

Предоставленный исключительно собственным силам, не имея еще двадцати четырех лет от роду, Барух Спиноза твердо решил посвятить свою жизнь неуклонному исканию истины.

2

Своенравная судьба, казалось, осудила Спинозу на вечное одиночество. Она как будто хотела этим сказать, что, если человек не нашел счастья с другими людьми, он должен искать его в себе самом.

Грусть и уныние грозили охватить душу Баруха, и он долго боролся с ними. Это была борьба не на жизнь, а на смерть: речь шла о том, чтобы или погибнуть под ударами судьбы, или, отрешившись от всего частного, подняться на такую высоту, с которой можно было бы смотреть на водовороты жизни с истинно олимпийским спокойствием.

Спиноза вышел победителем из этой борьбы. Решившись в самим собой довольствующемся сознании покориться неизбежному, он мало-помалу дошел до того внутреннего спокойствия и бесстрастия, которые необходимы для всякого, кто отдает себя служению истине.

Теперь, несмотря на недостаток средств, Спиноза мог беспрепятственно продолжать свои ученые занятия.

3

Итак, к двадцати четырем годам Спиноза уже закален в испытаниях жизни и изведал ее страдания. Какую же профессию избрать ему, чтобы, с одной стороны, обеспечить себе хотя бы кусок хлеба, а с другой — продолжить заниматься любимым делом всей своей жизни — философией?..

Выбрать профессию учителя, к чему он был готов по уровню своих знаний? Нет, это ему не по сердцу. Хорошо помня своих собственных учителей, он не хотел идти по избитой колее, не хотел продавать знания и совесть за хлеб насущный.

«Пока есть руки, — думал он, — человек должен добывать себе пропитание собственными трудами. Это даст, по крайней мере, возможность сохранить в неприкосновенности свои убеждения, избавиться от необходимости приглаживать их в угоду обыденным и будничным требованиям рутины. Если обстоятельства не дали ему независимости, он должен создать ее себе сам».

Спиноза решил твердо: он будет самостоятельно, собственными силами, добывать себе и хлеб и истину.

Но для этого нужно было овладеть каким-нибудь земным ремеслом.

4