Спираль

Примерно так оно и было. Я говорил правду. Хотя правда и звучала позорно. Я ощущал ярость и стыд одновременно. И чуть было не расплакался, таким показался себе ничтожным. Если бы Шнайдер не спрашивал, как ему поступить в соответствии с его логикой и что или кто заставил меня на сей раз плыть против течения, я бы, наверно, почувствовал себя совершенно раздавленным. Но он был одержимый, видел только себя и свой механизм. Для него не существовало ничего, что не поддавалось бы учету, ничего, что заставило бы его, а тем паче меня - ведь мною он восхищался - совершить не до конца продуманный поступок. Он пиявил и пиявил меня. Пиявил его безглазый взгляд через стекла очков. Пиявила неподвижность позы. А его голос, монотонный, лишенный всяких оттенков, проникал до мозга костей, разрушал каждую клеточку тела.

- Меня не так уж изумляет тот факт, что ты принял решение перед самым поступком, - оказал он. - Я согласен, что в некоторых случаях это необходимо. Именно для того и существует рычаг опасности. Но я просто не могу взять в толк, почему ты сказал "потом" в связи с твоим решением. Подразумевал ли ты под этим, что сделал шаг, все последствия которого нельзя обозреть? Шаг на чужую территорию? Так сказать, на топкую тропу в слабой надежде на то, что рано или поздно найдется твердый путь? Гм! Большой риск. Разве это так необходимо?

- Мне все трын-трава.

- Тебе все кажется трын-травой, потому что для тебя это естественно. У тебя есть чувство уверенности в себе, мне его недостает. Для меня твой поступок был бы непозволительным легкомыслием. Но кто поручится, что я не совершаю ошибку, недооценивая риск для выявления потенциальных возможностей человека? Все дело в том, что я химик. А химик не может вслепую смешивать различные реактивы, надеясь на успех. Для меня все это куда сложней, чем для тебя... "Каков будет твой очередной шаг?

- Наверно, пойду работать на завод. Все решится в ближайшие дни.

- А это зачем?

- Чтобы зарабатывать деньги.

- Отец отказывается субсидировать тебя?

- Я написал, что мне больше не нужны его деньги". Написал вместе с заявлением в корпорацию, - сказал я с некоторой запинкой.

- Разумеется, он не одобряет выход из корпорации.

- Не в том суть. Просто я больше не хочу брать у него деньги. Пусть отдает их другим детям. Мне безразлично.

- Даже если ты зол на пего, разве не практичней было бы...

- Я на него не зол. Только не хочу брать деньги.

- У тебя есть законное право на то, чтобы отец финансировал твое обучение в университете.

- Плевал я на законное право. Именно с этим я больше не желаю связываться.

- Конечно, надежды родителей на благодарность детей - глупость, достаточно подумать о том, при каких обстоятельствах они дали нам жизнь. Но мне всегда казалось, что легче легкого выражать предкам благодарность, не испытывая таковой. Их легко ублажать; в сущности, они сами понимают беспочвенность своего стремления иметь благодарных, детей. Зачем же беспричинно усложнять себе жизнь?

- Я хочу быть свободным, - закричал я. - И дело с концом!

Да, я прокричал это. Словно разбушевавшийся лакей. Если бы Шнайдер не был так ослеплен, он бы высмеял меня.

- Слишком поздно! - Он почти беззвучно вздохнул.

- Почему? - спросил я. Его слова я отнес к моему восклицанию о свободе.

- Но утруждай себя понапрасну! - Он сделал жест рукой. - Тебе ничто не поможет. Порвав с корпорацией, ты себя выдал. Ты действовал коренным образом иначе, нежели действуют все. Никакие твои разговоры о заводе, о деньгах, о свободе меня уже не обманут. Нет, впредь не обманут. - Он даже улыбнулся. - Ты хочешь, чтобы я счел тебя дурачком, пустым болтуном. Но кое-что и я понимаю в нашем ремесле. Послушай, разница между избитыми фразами в твоем гневном послании и твоим теперешним невнятным бормотаньем слишком разительна. В твою искренность при всем желании не поверишь. Судя по посланию, ты весьма красноречив. Зачем же притворяться?

Что за чудовищная путаница! И вообще, что за странная ночь!

Бессмысленно было возражать моему гостю. Все мои аргументы и объяснения он истолковывал в соответствии со своей теорией и в лестном для меня смысле. Вот почему я молчал. И он тоже молчал. Но что происходило у него в мозгу во время этого молчания?

А потом все вдруг изменилось. Стало еще хуже для меня, хотя я с самого начала не был хозяином положения.