Спираль

- От стола можно оттолкнуться и в то же время за край стола можно уцепиться, если потеряешь самообладание.

- Разве вы считали, что вам это угрожает?

- Ни один человек не знает, что он может вынести. А если он говорит, что вынесет все, то он хвастун.

- Позвольте мне задать еще один вопрос: вы теряли когда-нибудь самообладание?

- Да, случалось.

- И в чем это выражалось?

- Словами такое не объяснишь.

- И в ту ночь тоже?

- И в ту ночь тоже.

Последний ответ был произнесен столь угрожающим тоном, что, казалось, все в зале невольно согнулись. У одного из членов суда выскользнул из руд карандаш, покатился по столу и упал с противоположной стороны столешницы. В напряженной тишине звук, который произвел маленький карандаш, ударившись об пол, показался прямо-таки громовым. Член суда покраснел до ушей и смущенно покосился на председателя.

Прокурор перелистывал бумаги. И его, как видно, пронял ответ подсудимого. Во всяком случае, он изменил тактику, которую сам же принял. Обменявшись взглядом с председателем суда, прокурор словно бы начал извиняться перед подсудимым. Впрочем, это могло быть всего лишь уловкой.

Он сказал, что не надо обижаться на него за то, что он с такой назойливостью и, наверно, бестактно допытывается, чем занимался подсудимый в те два часа.

- И не только в те два часа. Ведь, согласно вашему собственному утверждению, вы уже давно вели такой образ жизни. Значит, вы вечер за вечером просиживали по два часа за столом, ничего ровным счетом не делая?

- Иногда даже больше двух часов.

- И вам это не наскучило?

- Нет, господин прокурор.

- Но извините, в это трудно поверить. Наверно, у вас есть какое-то хобби. Или, если хотите, за вами водится какой-то грешок. Вы собираете марки? А может, вы решаете кроссворды?

По залу прокатилось что-то вроде смешка. Таким образом, прокурор осуществил свое намерение - разрядил обстановку.

- Впрочем, подождите, вы, конечно, читаете. Я угадал? Это и впрямь увлекательное занятие, от книги трудно оторваться. Вечером, после трудов праведных, взять в руки книгу... Что может быть приятнее? Или вы сочиняете стихи? Это, разумеется, могло бы многое объяснить. Ведь говорят, что поэт с головой уходит в сочинительство и что при этом ему необходимо быть одному.

Но тут взял слово адвокат. Он считает несовместимым с достоинством суда тот факт, что в этом зале потешаются над его подзащитным.

- Как вам могла прийти в голову такая мысль, дорогой коллега, разве я потешаюсь над вашим подзащитным? Я задаю вопросы, которые задал бы любой нормальный человек. И никто из тех, кому их задают, не вправе обижаться. Я ищу причину. И быть может, при этом обнаружатся благородные мотивы. Неужели вы сомневаетесь, что мотивы, которые заставляли наших больших поэтов писать стихи, не были благородными?

- Хватит, господин прокурор, - прервал прокурора председатель суда.

Прокурор отвесил поклон членам суда.

- Но почему вы не отвечаете, подсудимый? Почему вы упорно храните молчание? Ведь в эти два часа должно было случиться что-то, что привело к последующему событию или по крайней мере вызвало слезы у вашей жены.

Подсудимый продолжал молчать.

- А, может, вы писали дневник и вам неприятно сознаться в этом?

- А где, интересно, по мнению прокурора, хранится этот дневник? спросил адвокат.

- Это, возможно, выяснится, если защита предоставит информацию о местопребывании жены подсудимого.

Прокурор, что называется, не лез за словом в карман.

Председатель суда постучал по столу.

- Вы видите, подсудимый, - на этот раз заговорил председатель суда, вы видите, что ваше молчание не вызывает ничего, кроме бесплодных словопрений, более того, его толкуют вам во вред.

- Мне задают чересчур много вопросов, господин председатель суда, а когда я на них отвечаю - мне не верят. Моя жена не кралась по лестнице без ботинок, а я никогда не вел дневника. О чем бы я мог написать в дневнике? Ведь ничего не случалось. Я сказал бы скорее обратное тому, что говорил господин прокурор. Моя жена плакала из-за того, что ничего не случалось. И... да, именно из-за того, что она не в силах была это вынести. Это и впрямь трудно выносить, такова истина. Но изменить уже ничего нельзя было, никоим образом, для этого уже было слишком поздно.

Не может ли подсудимый объяснить суду, что он понимает, говоря о том, что "ничего не случалось", и о том, что было уже "слишком поздно"?