Спираль

Рамаз посмотрел на ректора университета, который весь превратился во внимание, на напряженные лица членов комиссии, обвел глазами преисполненную ожиданием аудиторию. Отыскал взглядом сидящего во втором ряду Зураба Торадзе, подмигнул ему и повернулся к Макару Бочоришвили:

— Батоно Макар, в этой аудитории многие, вероятно, хотели бы задать мне ваш вопрос. Особенно те, кто знал меня раньше. Давайте разделим мою жизнь на две части — до и после травмы. До травмы, как вы изволили заметить, я был плохим и ленивым студентом, вдобавок еще и хулиганом. Естественно ваше изумление, что после нее я остепенился и оталантился. Вот здесь, во втором ряду, сидит мой лекарь и спаситель, прославленный профессор Зураб Торадзе.

Аудитория зашевелилась, молодежь в задних рядах приподнялась, чтобы видеть главного врача самой большой в республике больницы.

Растроганный и полный благодарности Торадзе приподнялся, скромно поклонился аудитории и снова сел.

— Да, батоно Макар! Не целесообразнее ли адресовать вопрос о причинах моей метаморфозы уважаемому главному врачу? Может быть, удар стокилограммового крюка мостового крана в самом деле оказывает на человека волшебное действие? Может быть, от такой затрещины клетки головного мозга сначала утрачивают способность мыслить, а затем вдруг обретают гениальность?

По залу снова прокатилась волна смеха, кое-где раздались хлопки.

— Да, уважаемая публика, многих поражает волшебное преображение ленивого и хулиганистого студента Рамаза Коринтели. Хочу объяснить вам, что Рамаз Коринтели никогда не был ни хулиганом, ни ленивым и слабым студентом. Он трудился по двенадцать часов в день, овладевал языками; влюбленный в свою профессию, он занимался день и ночь, чтобы глубоко и основательно овладеть всеми необходимыми предметами. Хочу извиниться перед несколькими лекторами, но именно они, уча Рамаза Коринтели, а затем принимая у него экзамены, были откровенно слабы. Я не мог заставить себя послушно сидеть перед ними и со всей серьезностью сдавать им экзамены. Ни образованием, ни интеллектом, ни человеческими качествами они не стояли выше меня. Я же со всей серьезностью должен был утверждать себя перед ними. Вы можете осуждать меня, считать мое поведение никчемным, но я хочу быть откровенным. Хотя бы потому, что знаю: еще много раз возникнет желание задать мне аналогичный вопрос. Я издевался над ними, высмеивал их. Не скрою, я с садистским удовольствием ждал, как в один прекрасный день они, шокированные, узнают, кто я в действительности. Может быть, мое вызывающее поведение было протестом выросшего в сиротстве парня, у которого, кроме сестры, нет никого на свете. После травмы во мне действительно произошли большие изменения. Я заглянул в лицо смерти. Борьба с ней сразу заставила меня повзрослеть, сразу изменила мои взгляды. Человек настолько беспомощен перед смертью, что не имеет права, пока он жив, не быть добрым, достойным и великодушным. Когда я убедился, что спасся, я основательно проанализировал свою недолгую жизнь. Мне стало стыдно за мои юношеские браваду и цинизм. Преждевременно умудренный встречей со смертью, я шутя одолел эту болезнь молодежи. Одним словом, я хочу разочаровать любителей сенсаций — в Рамазе Коринтели не произошло никаких изменений, он просто-напросто изменил жизненную позицию.

Коринтели повернулся к председателю, давая понять, что он кончил и ему больше нечего сказать. Председатель комиссии долго не мог успокоить аудиторию. Речь молодого физика произвела большое впечатление. Кое-где вспыхнули споры. Для одних личность Рамаза Коринтели стала ясна, для других его незаурядная образованность и тайна внезапного научного прозрения покрылись еще большим мраком.

Ректор университета вынужден был подняться сам. Шум стал стихать и наконец прекратился совсем.

— Дорогие товарищи! — начал председатель. — Только что все члены комиссии, и я в их числе, высказали свои соображения относительно дипломной работы Рамаза Коринтели…

Мака Ландия задумалась. Выступление молодого дипломанта произвело на девушку удивительное впечатление. Удивительное и жуткое. Рассыпанными кубиками представали перед ней то добрая, то ироническая улыбка, то честный и откровенный, то ядовитый смех Коринтели, то полные мужского обаяния, то зло вспыхивающие глаза, то спокойные, точные движения рук, то почти угрожающе стиснутые кулаки, то отмеченное мыслью лицо, то примитивный облик хулигана.

Из этих кубиков она пыталась сложить единого, цельного, доброго, думающего Рамаза Коринтели — ничего не выходило. То не получалась добрая улыбка, то исчезали полные мужского обаяния глаза.

Наконец Мака, подобно нетерпеливому ребенку, смахнула кубики и рассыпала их. Она не слышала, как председатель закончил речь и как разошлись люди. Она почувствовала вдруг, что ей не хватает воздуха. Хотелось только одного — поскорее выбраться на улицу.

Спускаясь по амфитеатру вниз, она еще раз заметила Рамаза Коринтели — окруженный людьми, он принимал поздравления.