Спираль

«Намерен ли он жениться на мне? Если намерен, обмолвился бы хоть одним словом. Любит ли он меня? А если не любит, если эти нежность и внимание — лишь уловки человека, потерявшего голову от страсти?

Нет, он любит меня, любит по-настоящему! Хотя любовь вовсе не означает, что он собирается жениться на мне. Он, видимо, до тех пор будет со мной, пока не перегорит, пока не исчезнет увлечение.

Что тогда? Останется одно — наложить на себя руки. Я должна спросить, спросить непременно сегодня, что у него на уме».

Но Марина ни разу не спросила Коринтели, что он собирается делать, как представляет их будущее; когда он приходил, молодая женщина снова теряла голову, снова отдавала себя во власть рукам Рамаза и не осмеливалась ни о чем спрашивать.

— Ты меня любишь? — вот единственный вопрос, который она задавала ему в постели.

— А как ты думаешь? — отвечал Рамаз, неистово целуя ее.

— Очень любишь?

— Очень, жизнь моя!

И у нее, погруженной в туман блаженства, пропадало всякое желание спрашивать.

Дня четыре назад вера ее вновь пошатнулась, вновь овладели ею тоска и безнадежность.

— Марина, мне необходимо серьезно поговорить с тобой! — начал вдруг Рамаз.

Прильнувшая к его груди женщина сразу подняла голову и испуганно посмотрела на него. Ей не понравился его голос.

Рамаз, глядя в потолок, продолжал курить. Он как будто избегал смотреть Марине в глаза. Полная ожидания женщина склонилась над ним.

— Мне нужна твоя помощь.

— Моя помощь? — каким-то обреченным голосом повторила женщина. И сразу ее пронзила одна мысль — не ради ли этой помощи он играл с ней в любовь? Какая может быть помощь от беспомощной секретарши?

— Да, помощь.

— Ты же знаешь, я не откажу тебе ни в чем, что в моих силах.

— Знаю. Поэтому и воздерживался. Пытался провернуть это дело без тебя. Как ни крутился, какие ключи ни подбирал, ничего не вышло.

— В чем же она заключается? — испуганно спросила женщина.

— Пустяки. Нужны лишь твое согласие и поддержка.

— О какой поддержке ты говоришь, Рамаз, ты же знаешь, что ради тебя я в Куру брошусь.

— Знаю, дорогая! — Рамаз приподнялся и поцеловал Марину в глаза.

Она сразу растаяла, чувство страха исчезло. Достаточно было Коринтели приласкать ее, и все сомнения улетали куда-то далеко-далеко, за тридевять земель.

— Слушаю тебя, Рамаз!

— Все, что я скажу, должно умереть в твоей душе.

— Как тебе не стыдно? Разве меня нужно предупреждать? — обиделась женщина.

— Знаю, что не нужно, этим предупреждением мне хочется дать тебе почувствовать всю серьезность дела! — Рамаз бросил сигарету в лежащую на полу пепельницу, резко прижал Марину к груди. Не видя ее глаз, ему было легче говорить. В то же время он понимал, что в его объятиях женщина скорее теряет способность взвешивать и рассуждать.

— Что же это за дело, которое нуждается в подобных вступлениях и предосторожности?

— Сущие пустяки, разумеется, если ты согласна.

— Ты не чувствуешь, что обижаешь меня такими словами? — растаяла Марина.

— Прости, я не имею права обойти серьезную сторону этого несложного дела.

— Ты меня любишь? — неожиданно спросила женщина, энергичным движением освободившись от его объятий и глядя ему в глаза.

— Разве ты сомневаешься в моей любви?

— Ты веришь, что я люблю тебя?

— Еще бы! Не понимаю, почему ты говоришь такие глупости, — якобы оскорбился Рамаз.

— Если ты в самом деле любишь меня и веришь, что я тоже безумно люблю тебя, к чему все эти предисловия? Разве ты не знаешь, что я без оглядки, без раздумий сделаю все, что ты скажешь? Говори прямо, в чем и как я могу тебе помочь?

— Я знаю, что ты любишь меня. Мне кажется, что и ты не сомневаешься в моей любви. Тем более я считаю обязательным, чтобы ты знала, на какое дело я толкаю тебя. Большая любовь — это полная откровенность и ответственность за судьбу другого! Поэтому не удивляйся моим словам.

Марина, словно успокоясь, прильнула к груди Рамаза, закрыла глаза и после паузы медленно проговорила:

— Я слушаю.

— Через два дня Отар Кахишвили едет в Москву. Мне необходимо незаметно для всех попасть в его кабинет. Ты должна будешь запереть дверь, чтобы кто-нибудь неожиданно не вошел.

— А что тебе нужно в директорском кабинете? — искренне удивилась Марина и, не поднимая головы и прижимаясь щекой к груди юноши, открыла глаза.

— Скажу, все скажу. Вот видишь, как ты заинтересовалась! Значит, я был прав, когда решил до мелочей ознакомить тебя с сутью дела, — Рамаз потянулся к лежащим на полу сигаретам. — Кахишвили отправляется в Москву якобы но институтским делам. На самом же деле он старается втихомолку найти мастера по сейфам. Ты хорошо знаешь, что покойный директор распорядился в завещании открыть сейф через два года. Кахишвили подбирается к чему-то в сейфе. Это «что-то», видимо, то научное исследование, которое Давид Георгадзе не успел опубликовать. Новый директор хочет заполучить готовый труд и присвоить его. Ты поняла?

— Поняла.