Спираль

Председатель принял ее за выражение согласия.

— Вы же знаете, как я верю в ваши способности и энергию.

Ираклий Ломидзе был в таком восторге, что Мака не решилась отказать ему. Девушка с нежной, поэтической натурой, она всегда считала, что физики и математики лишены национального характера. Отсюда следовало, что они лишены эмоций и неинтересны.

Ее не удивил головокружительный успех какого-то вундеркинда. За свои двадцать два года она была знакома с несколькими людьми, которых в детстве считали восходящими звездами науки, но проходили годы, а они оставались на прежнем уровне, не сделав и шагу вперед.

Рамаз Коринтели с первого взгляда понравился Маке. Интуиция подсказывала девушке, что этот высокий атлет с каштановыми волосами, немного горбатым носом и продолговатым подбородком, придающим ему энергичное выражение, должен отличаться от своих однобоко развитых коллег. Манера говорить, гибкость фразы и легко подмечаемый внутренний темперамент настолько преобладали над бьющим в глаза статичным, даже несколько туповатым выражением лица, что в целом Рамаз Коринтели показался ей интеллектуалом, полным жизни и энергии.

Мака Ландия не понимала, о чем говорил молодой физик. И из выступлений других ученых она тоже ничего не поняла. Одно только было ясно — молодой человек докладывал о каком-то значительном научном открытии. Остальные искренне поддерживали значение этого открытия и единодушно требовали присвоить Рамазу Коринтели звание кандидата физико-математических наук. В памяти застряли всего несколько фраз, повторявшиеся почти всеми выступающими, — «импульсное рентгеновское излучение», «термальное рентгеновское излучение», «предполагаемое магнитное поле нейтронной звезды» и еще несколько предложений, которые она наверняка не поймет и не постигнет за всю жизнь, да, откровенно говоря, и не имеет ни малейшего желания постигать.

Защита диплома близилась к концу. Мака только сейчас заметила, что среди членов приемной комиссии и научного совета на приподнятой полукруглой площадке сидит и ректор университета.

— Кто еще хочет выступить? — Председатель приемной комиссии встал и обвел глазами аудиторию. Он обращался исключительно к сидящим в первых трех рядах. От остальных он не ждал выступлений.

— Разрешите? — встал усатый приземистый толстяк.

Рамаз узнал доцента университета Макара Бочоришвили, бывшего научного сотрудника института астрофизики, выгнанного из него за интриги десять лет назад. Он понял, что этот ничего хорошего не скажет.

— Прежде всего мне хочется заявить, что за свою дипломную работу Рамаз Михайлович Коринтели несомненно заслуживает звания кандидата физико-математических наук, — сказал Макар Бочоришвили и с затаившейся под усами улыбкой оглядел членов приемной комиссии. — Если мое соображение занесено в протокол, я попытаюсь сформулировать свой вопрос. Дорогие товарищи, на втором курсе я читал Рамазу Коринтели электронику. Правда, он не посещал лекции, отведенные заочникам, а если и посещал, то, увы, не блистал ни поведением, ни знаниями. А на экзаменах, я могу смело сказать, мы ставили ему тройки из чистой благотворительности…

Некоторые громко рассмеялись, кто-то даже свистнул.

— Тише! — встал председатель приемной комиссии.

Макар Бочоришвили не оглянулся, прятавшаяся под густыми усами улыбка медленно сократилась, уменьшилась и наконец совсем исчезла. На лице его, будто огромными буквами на миниатюрном круглом плакате, было написано — видите, в каком обществе приходится вращаться?!

Аудитория постепенно утихла.

Председатель комиссии подал знак Бочоришвили, чтобы тот продолжал.

— Так вот, товарищ Рамаз Коринтели был заурядным, — он не осмелился сказать умственно ограниченным, — студентом. Что же произошло затем? Чему приписать сию удивительную, невероятную метаморфозу? Уважаемый Рамаз Михайлович, может быть, вы объясните нам, когда вы успели выучить языки, когда столь глубоко, фундаментально и творчески овладели сложнейшими проблемами физики и астрофизики? Когда вы успели исследовать, решить и обосновать с превосходной научной логикой столь сложную проблему?

В зале установилась тишина. Все словно приросли к месту, никто даже не моргнул. Было ясно, что всех одинаково интересует странная и молниеносная научная карьера Рамаза Коринтели.

Рамаз второй раз в жизни слышал голос тишины.

— Уважаемый председатель экзаменационной комиссии, уважаемые члены совета, — с улыбкой начал молодой ученый, — как видите, научные прения постепенно переросли в интервью.

Все засмеялись.

Некоторые захлопали.

Председатель тут же вскочил на ноги и взмахом руки призвал аудиторию к спокойствию.

«Какая у него добрая улыбка! — подумала Мака. — Добрая и великодушная!» — уточнила она. Девушка чувствовала, что вместе со всеми нетерпеливо ждет, что ответит Рамаз Коринтели.

— Если уважаемый председатель сочтет целесообразным изменение жанра, я с большим удовольствием отвечу уважаемому Бочоришвили.