Спираль

Именно тогда вспыхнуло в душе Рамаза Коринтели странное чувство. Дрожащее тело девушки доставляло поразительное блаженство. Маленькие упругие груди жгли его грудь. Прикосновения нежной щеки будоражили его, как порывы ветра зыбят гладь реки.

Он замер, поняв, что это не было братской любовью, не было тем чувством, которое будят объятия и поцелуи сестры.

Он сразу опомнился, будто пронзенный насквозь струей ледяной воды. Эта вода, шипя, испарялась на раскаленных до красноты, уподобившихся железным струнам нервах. Шипение постепенно стихало, натянутые струны меркли, остывали — Рамаз Коринтели отошел и успокоился.

— Не задуши меня! — были первые слова, сказанные им сестре.

— Я совсем забыла, что ты еще слаб, от радости совсем потеряла голову! — Инга поправила одеяло и пересела на стул. — Ты представляешь, что я пережила? Мы почти потеряли надежду. И вдруг — такое счастье! Удивляюсь, как я еще с ума не сошла!

Инга вскочила, поставила цветы в хрустальную вазу с водой.

Рамазу Коринтели стало смешно: утром он не мог понять, для чего главный врач принес эту хрустальную вазу, до половины наполненную водой. Вернее, взволнованный предстоящей встречей с сестрой, он мельком взглянул на нее, не подумав полюбопытствовать, чего ради Зураб Торадзе водрузил ее на тумбочку.

— Фрукты хочешь?

— Нет, лучше поговори со мной. Поесть я всегда успею.

— Не верю, что ты поправляешься. Ты не знаешь, сколько я пережила. Больше всего меня убивало, что я ничем не могу помочь тебе. А сейчас ты так хорошо выглядишь! — Инга соскочила со стула и снова припала к брату.

Снова раскалились стальные струны. Грудь молодого человека снова ощутила прикосновение маленьких упругих грудей, и ровную гладь реки снова смял порыв ветра.

— Будет тебе! Тебя же предупреждали, чтобы поосторожней со мной!

— Прости! — Инга нежно поцеловала брата в щеку и присела на стул. — Ходить можешь?

— Еще как! Если хочешь, сейчас же встану, только я сегодня много гулял по палате, и главный врач запретил мне подниматься до завтра.

— Нет, не вздумай вставать! — испугалась Инга. — Я скоро уйду. Не переутомляйся. Знаешь, я не верила, что ты выкарабкаешься. И не могла понять, отчего меня не пускали целый месяц. То одним успокаивали, то другим. Я не верила, что операция поможет. А теперь я такая счастливая, кажется, будто все во сне. Ну ладно, мне пора. Боюсь, как бы ты не переволновался. Когда захочешь, я снова приду к тебе.

— Если сможешь, приходи каждый день! — вырвалось вдруг у Рамаза Коринтели. — А сейчас лучше ступай!

Инга нежно поцеловала брата и ушла. Железная дверь отворилась, как только девушка приблизилась к ней.

Рамаз Коринтели догадался, что главный врач наблюдал за их свиданием. И хотя он считал естественным интерес главного врача, его все-таки покоробило.

Инга повернулась, улыбаясь, помахала брату на прощанье и вышла из палаты.

Тяжелая железная дверь медленно закрылась.

Рамаз Коринтели закрыл глаза.

Ему вспомнились его последние слова: «Если сможешь, приходи каждый день», — и он вздрогнул.

Собственные слова напугали его.

«Почему каждый день?

Всего час назад мне до смерти не хотелось встречаться с ней!

Что же случилось?

Может быть, сознание сразу подчинилось новому телу и, как только я увидел ее, братская любовь ожила во мне?

Любовь! — дрожью пробежало по телу. — Может быть…»

Рамаз Коринтели боялся думать дальше. Но только на минуту воздвиглась дамба, только на минуту остановился мощный поток реки.

И с новой силой нахлынули мутные волны.

«Может быть, разум в самом деле подчинил себе тело…»

Он не продолжил мысль, будто снова ощутил вдруг прикосновение маленьких упругих грудей…

Открыл глаза. Над ним стоял главный врач, что очень удивило его. Он не слышал, когда тот вошел.

— Не спите?

— Нет, просто закрыл глаза.

— Как прошла первая встреча?

Самодовольный вид и понимающая улыбка врача покоробили Рамаза Коринтели.

— Вам прекрасно известно, как она прошла!

— Разумеется, известно. Вас не должно шокировать, если ваша палата подключена и я слушаю ваши разговоры. Каждое ваше слово, колебание настроения, тоска или радость снабжают меня обильной информацией, исходя из которой я направляю дальнейшее лечение. Если мы подвергнем анализу мои наблюдения, то убедимся, что у меня есть все причины для радости. Уже чувствуется ваше душевное оживление, к вам возвращается легкое и радостное настроение. Встреча с сестрой вызвала у вас только положительные эмоции. Вы должны признать, что я нрав!

Рамаз Коринтели в упор посмотрел на главного врача. Ему хотелось вычитать в круглых зеленоватых глазах Зураба Торадзе, уловил ли тот бессознательное, странное ощущение, овладевшее пациентом в объятиях сестры.

«Он, кажется, ни о чем не догадывается.

Откуда ему догадаться!

И о чем он должен догадываться, разве я в самом деле…» — Коринтели не закончил мысль, ему не хотелось ни доводить ее до конца, ни называть своими словами то ощущение, которое он пережил, когда груди сестры прикоснулись к нему. Само по себе непростительно, что совсем недавно он мысленно произнес слово «любовь».