Спираль

Кахишвили хватил удар. Хотел что-то закричать, но не смог. Он как будто онемел. Беспомощно развел руками. Попробовал шагнуть, но и тут потерпел фиаско.

Рамаз прекрасно видел, какой пожар бушует в груди обезножевшего вдруг директора. Он догадывался, как обмирала душа его при обратном повороте каждого диска. Видимо, этим и объяснялась его медлительность — ему хотелось продлить мучения Кахишвили. Повернув последний диск, Коринтели с улыбкой насладившегося торжеством мстителя отошел от сейфа.

И сразу в парализованные легкие директора исследовательского института ворвался воздух.

— Что вы наделали, зачем вы заперли! — во весь голос закричал он.

Кахишвили понял, что, пока Коринтели не пожелает, открытого сейфа ему не видать!

— Почему вы заперли, почему?!

Едва прохрипев эти слова в третий раз, директор осел на пол.

С насмешливой улыбкой Рамаз подошел к нему, крепко ухватил под мышки и потащил к креслу.

— Почему, спрашиваю, заперли?! — снова умудрился крикнуть директор. Затем силы как будто вернулись к нему, он соскочил с кресла, смешно вцепился в мощные плечи молодого человека и принялся трясти его. — Почему вы заперли, почему, почему?! Сейчас же откройте, я приказываю вам, сию же минуту откройте, слышите, сию же!

Громко расхохотавшись, Рамаз одним движением сбросил руки директора, стальными пальцами сжал его плечи и, как ребенка, приковал к креслу.

— Уймитесь! Уймитесь, и спокойно обговорим планы на будущее. Я, правда, запер сейф, но шифр-то не забыл! Успокойтесь и соберитесь с мыслями.

Мог ли Отар Кахишвили успокоиться и собраться с мыслями?

— Мне думается, — продолжал Коринтели, — вы окончательно убедились в моих возможностях. Вероятно, поняли и то, что без меня вам не обойтись. Разумеется, есть еще выход — официально пригласить мастера, открыть сейф и обнародовать труд Давида Георгадзе. Вы, естественно, не пойдете на такой шаг. Не пойдете именно потому, что он бессмыслен. Запоздалая слава не осчастливит усопшего, а вы потеряете многое. Вы и я! Как я полагаю, сейчас все карты открыты, задача ясна и решается просто, если между нами установится искреннее, горячее и истинное содружество! Если вы не в силах побороть себя и отвергаете мою дружбу, то все равно ничто не препятствует нашим деловым отношениям. Труд академика в наших руках. Напоследок хочу напомнить и предупредить, что с сегодняшнего дня, с этого часа, с этой минуты все зависит от вас, только от вас, от директора института астрофизики, профессора Отара Кахишвили.

— Что зависит от меня?

Кто-то убавил огонь, и душа, готовая, как закипающее молоко, перехлестнуть через край, медленно осела.

— Многое, очень многое. Только, повторяю еще раз, в первую очередь нужны искренность и согласованные действия.

— Как, мы не возьмем труд сегодня?

— Ни в коем случае, батоно Отар, ни в коем случае!

О, какой насмешкой звучало это «батоно Отар», каким отвращением были полны глаза Коринтели. Кахишвили чувствовал, как надменный юнец свысока посматривает на него, торжествуя, что загнал в ловушку директора исследовательского института астрофизики.

— Смею спросить, почему? — Кахишвили понял, что иного пути у него нет, смирился с судьбой и решил как-то умерить свое нетерпение. Фраза была произнесена не очень твердо, но по сравнению с недавними намного спокойнее.

— Почему? Неужели вы не понимаете, почему?

— Сейчас не время для загадок, выкладывайте ваши условия! — оживился Кахишвили.

— Ого! — усмехнулся Коринтели. — Вот это мне нравится. Разве отчаянье и столбняк достойны мужчины? Приободритесь, соберитесь с силами, нам сейчас не до обмороков. Не желаете сигарету, в хлопотах мы совсем забыли о бодрящем сизом дыме табака?

Директор института, на сей раз не ища свой «Космос», так жадно затянулся рамазовским «Винстоном», будто целый год не курил.

— Если я снова открою сейф и вручу вам труд академика Георгадзе, какие у меня гарантии, что вы не присвоите исследование? Разве логично и разумно тешить себя надеждой, что вы, директор института астрофизики, профессор, возьмете в соавторы студента третьего курса заочного отделения физико-математического факультета Тбилисского государственного университета? Даже если бы я не сомневался в вашем расположении, чести и рыцарском благородстве, то все равно, каким образом лаборант, только сегодня принятый в ваш институт, вдруг становится вашим соавтором? Разве люди слепы? О нет, они поймут, где собака зарыта, ибо приблизительно знают, над какой проблемой бился бывший директор института.